Premier
В ближайшее время премьеры не запланированы!
Академгородок.doc
01 december 2014Антон Хитров COLTA
Выпустив в прошлом сезоне два спектакля в рамках проекта «Группы юбилейного года» в Театре на Таганке, Семен Александровский вновь возвращается к теме шестидесятничества, советского социального романтизма и его последующего кризиса. На этот раз героями новой постановки режиссера стали не «лирики», а «физики» — в буквальном смысле слова: в новосибирском театре «Старый дом» Александровский выпустил спектакль об Академгородке — уникальном научном центре, основанном возле Новосибирска в 1957 году, на волне эйфории оттепели.
«Элементарные частицы» — второй опыт сотрудничества Александровского со «Старым домом»: два года назад он уже поставил в Новосибирске показанный минувшей весной в офф-программе «Золотой маски» спектакль-мокьюментари «Ручейник, или Куда делся Андрей?». Тогда режиссера занимал не столько текст Вячеслава Дурненкова, сколько способы его донесения: оттолкнувшись от профессии главного героя пьесы — московского репортера, приезжающего в командировку в деревню, — Александровский оформил «Ручейник» как журналистское расследование, а история разворачивалась в диктофонных записях и их расшифровках, в слайдах и пометках на карте. Такой формат был выбран от нежелания «играть деревенских» и в особенности выводить на сцену живого местночтимого святого: зрителю проще самому вообразить харизматическую фигуру, нежели приписывать актеру качества, которыми тот не обладает.
Академгородок, который режиссер называет «последней советской утопией», предстает в «Элементарных частицах» не только научным и образовательным центром, но и местом уникального социального эксперимента по эмансипации и созданию гражданского общества.
«Ручейник» принес пользу Новосибирску как опыт прививки актуального театра, но подобный спектакль мог, в сущности, появиться и в Москве, и в Петербурге, да и в любом другом городе. А вот «Элементарные частицы» — это совершеннейший site-specific: режиссер предлагает жителям Новосибирска осознать родной город местом событий, ставших фактом не только российской, но и мировой истории.
Советская наука интересует Александровского в первую очередь как общественное явление. Академгородок, который режиссер называет «последней советской утопией», предстает в «Элементарных частицах» не только научным и образовательным центром, но и местом уникального социального эксперимента по эмансипации и созданию гражданского общества — пространством, где были легализованы неофициальная культура и сексуальное просвещение, где процветали самиздат и западная музыка. Одновременно не желавшие жить в «заповеднике» ученые пытались влиять на происходящие в стране общественные процессы: в 1968 году на «процесс четырех» — знаменитое дело четырех активистов самиздата Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Лашковой — они ответили «письмом сорока шести», где требовали «пересмотра дела в условиях полной гласности». В Академгородке начались внутренние суды, многие потеряли работу, профессоров, подписавших письмо, заставляли публично каяться перед собственными студентами, среди научного сообщества нашлись те, кто оказался готов нападать на своих коллег. Так бесславно закончился «социальный эксперимент» — общественная активность ушла, осталась только научная работа.
Сочиняя «Элементарные частицы» на пару с драматургом Вячеславом Дурненковым, Александровский взял интервью у нескольких новосибирских профессоров. Когда документальные материалы стали пьесой, везде, где шла речь о жизни Академгородка до «письма сорока шести», прошедшее время было заменено на будущее — чтобы подчеркнуть утопический, проектный характер советской науки шестидесятых. В первой, самой объемной, части спектакля безымянные герои, условно-обобщенные ученые, еще только планируют создание Академгородка: построенная по принципу «вопрос — ответ» («А как мы объясним это власти? — А вот так-то и так-то»), их дискуссия напоминает диалоги Платона, где драматическая форма нужна лишь для удобства восприятия. Молодым актерам «Старого дома» приходится уходить от проживания текста к относительно нейтральному «озвучиванию» — и пока что это удается им далеко не всегда.
В визуальной составляющей спектакля доминирует сюжет соперничества разума с природой: сценография Леши Лобанова помнит и о суровом климате Сибири, в котором осуществлялась утопия Академгородка, и о знаменитом эксперименте по доместикации лис и поиску «гена дружелюбия» у ручных потомков дикого зверя — как известно, именно в Новосибирске возрождалась советская генетика, которую при Сталине заклеймили как лженауку. С точки зрения художника первая, оптимистическая, половина спектакля выглядит как история об освоении природы, о присвоении человеком дикой местности. Часть своей декорации — несколько сухих деревьев в правой кулисе — Лобанов сфотографировал с другого края сцены, а потом дал этот черно-белый снимок фоном: на темной фотографии даже два ряда молодых, тонких деревьев становятся похожи на непроходимую тайгу. По мере развития действия на снимке появляется та же мебель, что и на сцене: сначала — единственный одинокий стул, потом — столы, комоды, кресла. Наконец, в картинку «вписываются» и актеры: в какой-то момент изображение оживает, стартует трансляция видео в реальном времени — камера, на которую сделаны фотографии, все это время находится на сцене и просто в нужное время переходит в режим съемки.
Когда дело доходит до «письма сорока шести» и крушения утопии, художник и режиссер отвечают метафорой, ставящей знак равенства между силами природы и репрессивным государством, — на сцену обрушивается ливень: актеры зачитывают документы с листа, стоя в плащах под потоками воды, а потом уходят за завесу водяных брызг в глубину сцены, рассказывая оттуда об открытиях, прославивших Академгородок, — а на самом деле о внутренней эмиграции советских ученых. В эпилоге спектакля звучащий в записи голос подростка убеждает друга, что однажды люди найдут такую колоссальную энергию, чтобы, меняя наклон земной оси, управлять климатом и останавливать дождь: «Главное — чтобы задача была поставлена. Я свою так представляю — не хочу, чтобы дождь все время лил». Конечно, Александровский и Дурненков говорят здесь не только о физическом, но прежде всего о социальном климате. Герои «Элементарных частиц» собираются изменить общество и природу, однако обе утопии заканчиваются для них разочарованием: первая — с упадком эйфории 1960-х, вторая — видимо, с угрозой мировой экологической катастрофы, поставившей крест на планах перестройки планеты под свои нужды.
The article mentions:
perfomances: