Александр Молчанов: Я не против Чехова, но сколько можно?

28 december 2020
Марина Вержбицкая Новая Сибирь

---

Новосибирский «Старый дом» не только открыл свою фабрику нарративного театра, куда слетелось 423 заявки из 12 стран мира и 40 городов, но и выпустил в свет первую партию драматургической продукции: 11 свежих и выверенных до миллиметра текстов. Четыре пьесы, созданные драматургами из Москвы, Новосибирска и Владикавказа в рамках проекта «Дисциплина», были прочитаны со сцены в декабре. В январе зрителей ожидает еще семь сотканных по канонам западных сериалов и заточенных под театральные нужды произведений. Среди участников, пожелавших научиться писать для театра с wow-эффектом высокорейтингового «длинного кино», как дебютанты, так и состоявшиеся драматурги. Но все они вошли в проект для того, чтобы дисциплинированно обучаться «азбуке» у сценариста, педагога и коуча Александра Молчанова. О том, как проходил отбор на фабрику нарративного театра «Дисциплина», и для чего это, собственно, нужно, — в разговоре с «Новой Сибирью».

 

 

— Вы действительно прочитали более 400 заявок, которые пришли на почту проекта «Дисциплина»?

 

— Мы все прочитали все заявки. Для того чтобы выбрать участников, у нас была разработана рейтинговая система. Каждый куратор читал и давал свою оценку. В конце концов мы отобрали 12 заявок и 12 авторов. Один сошел с дистанции, и на выходе мы получили 11 пьес.

 

— У вас были разработаны какие-то конкретные критерии отбора?

 

— У нас было простое техническое задание: автор должен был прислать два текста разных жанров. Это могли быть, например, небольшая пьеска и рассказ. Или стихотворение и сценарий. Мы не обращали внимания на жанр. Мы смотрели на то, какой перед нами текст, — и смотрели внимательно. Нас четверо. И у каждого есть свои представления о том, как устроен писательский мир. Благодаря этому множеству представлений мы смогли, как мне кажется, отобрать лучших авторов. В каких-то ситуациях мы сознательно шли на сопротивление. У нас достаточно четкая концепция «Дисциплины», и мы хотели, чтобы автор написал не свой текст, а текст нашего проекта. То есть написал такой текст, который он никогда не писал ранее. Мне кажется, у нас это получилось по крайней мере в трех случаях.

 

— Вы сейчас говорите «текст», но на самом деле кураторы изначально ориентировали авторов на написание пьес, а не на создание текстов любого формата?

 

— Конечно, мы хотели увидеть классические пьесы. Даже немножко классицистические, где авторы стараются соблюсти единство места, времени и действия. Все пьесы мы затачивали под современный театр, под возможности современных актеров и под возможности современных зрителей. Для того чтобы потянуть зрителя на себя, нужно было сначала за ним потянуться. Как говорят НЛПисты, сначала раппорт, подстройка, потом ведение.

 

 

— Какой должна быть пьеса, которая поможет театру «потянуть зрителя на себя»?

 

— Прежде всего интересной. Самая главная проблема, которую мы зафиксировали, приступая к проекту, — это разрыв между зрителем, театром и автором. Авторы пишут тексты, не учитывая того, как живет театр. Театр не учитывает потребности зрителей. Не скажу, что совсем не учитывает, но возникают какие-то зазоры. Театр разошелся с представлениями зрителей и либо полностью уходит в желтуху, либо полностью уходит от зрителя. А надо зрителя немножко потянуть на себя, захватить и рассказать такую историю, которую он посмотрит от начала до конца, и ему будет интересно. Он будет об этом думать, будет это обсуждать.

 

— Каким образом этот захват драматургу можно сделать?

 

— Сюжетом. Рассказывая истории — то, что Шекспир наш умел делать великолепно. Он делал философскую пьесу, которую зрители смотрели не отрываясь. Сколько лет прошло, а зрителю по-прежнему интересно: справится ли Гамлет? Получится у него или нет? Спасутся Ромео и Джульетта или не спасутся? Нам хотелось именно такого.

 

— Зачем, по-вашему, авторам нужно играть в «Дисциплину» и становиться драматургами, когда есть такой вечно живой конкурент, как Шекспир?

 

— Автору важно не просто написать свой текст, а сделать так, чтобы этот текст стал заметен. Я много разных текстов написал. У меня пять опубликованных романов, кажется, 37 опубликованных книг. И когда я писал пьесу под названием «Убийца», я в какой-то момент завис, потому что не понимал, какая форма передо мной? Что это? Сценарий? Рассказ? И я понял, что если это будет проза или сценарий, то этот текст никто не увидит и не узнает — он не прозвучит. И в итоге я написал пьесу. Она была много раз поставлена в России и за рубежом. Это я не для того, чтобы похвастаться, говорю. В нашей стране только государственных театров более 800. И еще огромное количество частных трупп и студий. В каждом городе есть большой драмтеатр, есть свой ТЮЗ, враждебный официальным структурам авангардный театр и антрепризка, которую создали актеры. То есть у нас есть огромная театральная инфраструктура. И есть очень классно выстроенная инфраструктура социальных лифтов для драматургов. Если вы прозаик и пишете хороший текст, то велика вероятность, что этот текст никто не заметит. Но есть огромное количество театральных конкурсов, на которые вы можете отправить свою пьесу, и если в ней есть хоть какой-то смысл, то ее обязательно заметят. Но странная ситуация происходит сейчас: театр из этого уравнения выключен. Автор выигрывает конкурс какой-нибудь, проходит читка, текст становится фактом литературы, но не становится фактом театра. И есть крутые пьесы, которые мы все знаем, они оказали на многих влияние, но в театре у них не сложилось. Было время, когда идешь по Москве, а там все твои друзья в афишах. А сейчас смотришь — опять Чехов, Мольер, Шекспир. Кому нужен Чехов? Нет, я не против Чехова, но сколько можно? Ребята, вы вычерпываете колодец, который давным-давно вычерпан. И одна из задач, которую я для себя понимал, работая в «Дисциплине», — вернуть в это уравнение зрителя. Этот общий язык — это нарратив, история, герой, сюжетные повороты. Вот такие тексты мы хотели видеть и делали.

 

 

— А как же теории о том, что есть исчерпаемый набор сюжетов, и все истории рассказаны до нас?

 

— Да, так оно и есть: 36 драматических ситуаций, 36 китайских стратагем. Вопрос в том, как ты расскажешь эту историю? И да, есть еще одна проблема: нынешний зритель самый насмотренный зритель за всю историю существования человечества. Даже если оглянуться назад в нулевые или 90-е годы, так много люди не смотрели никогда. Мы читаем много книг, мы поглощаем много интернет-контента, мы смотрим очень много кино и сериалов. Причем сериалы сегодня опережают по популярности фильмы. Сделать театр для людей, которые смотрят сериалы высокого качества, мы и хотели в рамках проекта. Это довольно сложная задача, но, на мой взгляд, это единственный путь для театра, который действительно хочет найти своего зрителя. Иначе он так и будет идти в другую сторону и терять аудиторию.

 

— Что может удержать в театре активного потребителя умных сериалов?

 

— Современные герои. Интересные герои. Возьмем нашумевший недавно сериал «Ход королевы». Главная героиня — гениальная шахматистка. Интересно про нее смотреть? Конечно, интересно. А сериал «Чернобыль»? Понятно, что здесь описано масштабное событие, но внутри этой истории есть очень круто сделанный ученый Легасов, очень круто сделанный функционер Щербина и очень круто сделанная героиня Ульяна Хомюк. Три героя, каждый работает на свою аудиторию, и ты подключаешься хотя бы к одному из них. Тебе интересно, что с ними дальше случится. Ты смотришь, даже если знаешь, что на самом деле с Легасовым в жизни произошло. Почему? Потому что это герои, на которых хочется быть похожими. И мы на «Дисциплине» специально думали о том, кто эти герои, на которых сегодня хочется быть похожими.

 

— Нашли?

 

— Нашли. Мы рассмотрели разных людей. Героев очень много, но мы их не видим. Мы думаем, что сегодня это какие-нибудь инстаграмные блогеры, и не замечаем настоящих героев. Не понимаем, что на самом деле наши герои — другие люди. Приведу пример. Евгений Рыбалтовский, ученый, человек, который занимается экзотическими животными. Было время, когда дома запрещали держать ядовитых лягушек. И вот он пришел в Госдуму, начал свое выступление и в какой-то момент достал маленькую желтенькую лягушку и сказал, что это самая ядовитая лягушка в мире, но когда ее держат дома, она теряет свой яд. И поцеловал ее. Я видел это видео. И сделал интервью с Рыбалтовским. Мы с ним два часа разговаривали. Он рассказал все перипетии. Герой? Герой!

 

— Что делать драматургу после того, как он отыскал своего героя? Отправляться на поиски сюжета?

 

— Герой — это основа. Если у вас есть герой, на которого зритель хочет быть похожим, если у героя есть цель, которую он страстно хочет получить, есть кто-то, кто мешает ему достичь своей цели, все — у вас есть история, за которую зритель все простит. Если у вас есть сюжет, но нет героя, то у вас нет ничего. Герой — это и есть структура. Я фанат структуры. В хорошей истории что необходимо? Должен быть секс, должно быть насилие, должна быть структура. Если это есть, то история работает. А для того, чтобы все это появилось, должен быть герой, который влюбится в кого-то и захочет что-то поменять. Например, страстно захочет изменить свою жизнь. Если герой хочет что-то поменять — значит, произойдет насилие: либо сам герой его проявит, либо его проявят по отношению к нему. И структура все это организовывает.

 

— Как проходили занятия с будущими драматургами?

 

— Наши занятия проходили онлайн. Так планировалось изначально. Мы не ожидали, конечно, что пандемия нас накроет. Мы планировали сделать несколько предварительных встреч в Новосибирске, но не получилось. Планировали сделать большой фестиваль, нам пришлось разделить его на два блока — декабрьский и январский. Но в онлайне сомнений не было. Я много лет преподаю онлайн сценарное мастерство, поэтому для меня такая форма работы не являлась проблемой. И мне кажется, это было очень здорово. Все вокруг рушилось, горело, пылало, а мы сидели в нашем маленьком монастыре и рассказывали наши истории. И когда к лету мы закончили тексты и начали из этого выходить, было очень странное ощущение. Мы несколько месяцев прожили в маленьком мирке, а тут выходим, смотрим — кругом руины. Для нас это был путь к спасению, что ли.

 

— Ваши впечатления от пьес, прочитанных со сцены «Старого дома» в декабре?

 

— Все четыре пьесы замечательные. Каждая по-своему. Есть над чем посмеяться, есть где поплакать. Было интересно. Когда мы посмотрели четыре читки подряд, возник новый контекст: начинаешь видеть вещи, которые не замечал, читая пьесы по отдельности. Мне показалось, что во всех четырех текстах есть общая тема. Мы живем, наверное, в самое изменчивое время в истории человечества. Сейчас все происходит с невероятной скоростью. И во всех текстах возникает вопрос: если мы уже оказались в будущем, то что нам делать с прошлым? И это прошлое во всех четырех пьесах появляется в той или иной степени. В пьесе «Наташа» Марины Крапивиной мне раньше казалось: погибший дед — ну да, это старик, который заработал на квартиру. А сейчас понимаю, что он — упырь, тот паук, который изо всей семьи высасывал соки, из-за чего родились такие дети. Он умер и оставил после себя нефункциональную семью, которая, как только появилась девушка Наташа, сразу на нее оперлась. Здесь паразитизм, который работает в обе стороны. Такой симбиоз. Получается, Наташа — это реинкарнация умершего марксиста. В пьесе Карины Бесолти «Наизнанку» похожую функцию выполняет отец, который мучил сыновей. А у Алексея Понедельченко в пьесе «От отбоя до подъема» — прямое опрокидывание героя из прошлого.

 

Заключительный этап читок пройдет уже в следующем году. 30 января на сцене театра «Старый дом» будут прочитаны пьесы «Не уйдем!» Булата Минкина (Казань), «Марго» Надежды Фроловой (Берлин), «Катапульта» Дмитрия Богославского (Минск), «Анна поет» Натальи Ключаревой (Ярославль). 31 января зрителей ждут «Подневольный человек» Марии Михелевой (Москва), «После Бали» Исмаила Имана (Баку) и «23 минус и 45 плюс» Ирины Козловской (Москва).

 

Фото: Виктор Дмитриев

---

The article mentions: