Premier
В ближайшее время премьеры не запланированы!
БЕЗ ДИСТАНЦИИ: Антон Маликов | спецвыпуск
12 june 2020Театр «Старый дом» БЕЗ ДИСТАНЦИИ
На репертуарной карте театра «Старый дом» режиссер Антон Маликов создал две нестандартные локации — психологический триллер «Недоразумение» по Альберу Камю и хоррор «Перед заходом солнца» по одноименной пьесе Герхарта Гауптмана — прекрасно выверенные с точки зрения формы и стиля, насыщенные мощными актерскими образами, крупными планами и мельчайшими подробностями внутренней драмы спектакли, которые работают с самыми глубокими уровнями зрительского подсознания. В Новосибирск выпускник РАТИ-ГИТИС приехал с реноме «любителя провокаций и экспериментов, интеллектуальных погружений и психологических самоистязаний», а вошел в театральную историю города как рефлектирующий интеллектуал, мастер безжалостно обнажающей человеческую сущность и родовые травмы психологической интриги и художник, открыто принимающий вызов дегуманизированной среды. В специальном выпуске рубрики БЕЗ ДИСТАНЦИИ Антон Маликов рассказывает об отношении к профессии, хобби и пространстве своей внутренней реальности.
Мне бы хотелось быть Моцартом, знаете таким - фью-фью и сочинил. А все очень тяжело дается.
Я нахожусь в постоянном поиске счастья и часто в этом поиске оказываюсь на грани.
Меня не привлекает человек днем. Вся правда вскрывается ночью, даже самая неудобная. Мне интересен человек по ночам. Не прикрытый маской, а погруженный в одиночество — один в своем доме. Вот где начинается театр и настоящая работа над спектаклем.
К тексту я отношусь как патологоанатом, разрезая каждое слово.
Форма формой, а человеческая природа и взаимоотношения – это то, ради чего мы вообще приходим в театр.
Я не люблю давать ответы. Мне интереснее формулировать вопросы.
Порой только лобовое столкновение тебя с твоей проблемой на максимальной скорости может дать мотив проснуться на следующее утро.
Я жил в Воронеже и работал артистом. А потом вдруг понял, что я — «головастик» и наблюдаю за всеми на сцене. И я ушел в зал. Мне расхотелось быть исполнителем чужой воли. Стало интересно познавать жизнь всецело, а не только внутри одного персонажа.
Очень важно все делать не так, как от тебя хотят, а как хочешь ты. Это самое трудное – гнуть свою линию.
Я не знаю, как возникает эстетика. Она случается сама собой от работы с артистами. Это самое главное, что должен уметь режиссер. Создавать форму не так уж и сложно. Возьми хорошего художника, и будет у тебя прекрасная сценография. А режиссер — это именно работа с артистами.
Фото: Валерий Панов
Для меня хороший театр — тот, который возбуждает даже на физиологическом уровне. Я не умею работать с ноль-позицией. Я очень верю в экспрессивный театр.
Очень хочу, чтобы драматический театр звучал, как симфония. Поэтому впереди меня ждет поиск своей экспрессии — чтобы она была и не раздражала.
Я не думаю о зрителях. Не могу. Не имею права. Тогда я не смогу быть тем, кого пытаюсь выискать в себе, и не скажу ту правду, которую должен сказать.
У меня такое ощущение, что ада нет, а мы живем в аду. Жизнь — испытание на прочность.
Спектакль — как разговор: он или складывается, или нет. Но подстроиться под каждого зрителя заранее невозможно.
Занимаюсь режиссурой, пока это мне интересно. В конце концов, я вообще ещё ничего не понимаю в театре, да и пойму ли когда-нибудь, не знаю. Я пытаюсь исследовать жизнь вокруг себя и стараюсь заразить людей своим взглядом.
Трагедия для того и существует, чтобы обрести через катарсис жажду жизни. Отчаянье должно ложиться на отчаянье. Чтобы человек выздоровел, его нужно слушать и слышать. А мы зачастую слышим только себя и не слышим других.
Мы похожи на самолет, который уже взлетел, но у него выпал болт, и он начинает разваливаться на части. Мы все в раздрае, идем по пути лжи и тонем во лжи, закапываем себя в нее. Мы оскудели на чувства, не знаем, где правда, где ложь.
Театр является отражением той жизни, которой мы живем. И очень жалко, что сейчас у нас свободу театрального высказывания подводят под некие законы. Режиссер вправе говорить то, о чем думает.
Скажу так: пессимистичное у меня ощущение от этого мира. Исходя из этого пессимизма строится и мой внутренний мир, и то, что предстает перед вашими глазами. Я вижу жизнь, наполненную страданиями, и человека, поставленного в крайние обстоятельства этой жизни, а может быть даже и человека, перед которым и выбора не стоит, потому что выбор за него уже сделан. И с абсурдом мы живем каждый день, потому что все, что происходит, иначе как абсурдом назвать нельзя.
Фото: Татьяна Полосина
Нам всем кажется, что мы будем жить долго и счастливо. Но конец-то один, и он неизбежен. Поэтому хорошо бы задуматься о главных вещах — о жизни, любви и смерти — пораньше, а не за десять минут до конца. Тогда и позитива станет побольше.
Я пытаюсь услышать музыку текста. Хочется, чтобы он поднялся над землёй, чтобы нам захотелось попасть в тот мир, который мы увидим – каким бы он ни был.
Театр — это такая среда, в которой все должно быть приподнято над землей и над жизнью. Я хочу, чтобы зрители из реальности попали в другой мир, в котором, несмотря на его трагичность, им хотелось бы немножко походить, повзаимодействовать с ним, окунуться в откровенный, честный разговор.
Сегодня постоянно ведутся разговоры, куда двигаться дальше. Мне кажется вот это «а куда дальше?» — это общемировой тренд и в искусстве, и в жизни. Мы находимся в некой экзистенциальной зоне, в точке, из которой ищутся выходы, в состоянии выбора. Если мы будем делать этот выбор честно, не будем лгать и воображать, будем теми, кем являемся на самом деле, то, куда-нибудь это нас приведет. Только вот честность, открытость и диалог у нас в последнее время как-то не приветствуются.
Театр — это не территория расслабления, а территория нашего общего напряжения, столкновения противоречивых и разных энергий, конфликтов, более глубокий вход внутрь жизни.
Я испытываю огромное удовольствие от свободы выражения, характерной для Европы. У нас постоянно нужно думать о том, что можно, а чего нельзя: материться и курить на сцене, затрагивать те или иные темы — при желании провокацию можно выудить из любого слова и действия, даже если человек не имел в виду ничего такого. От этого немножко грустно, потому что театр должен быть защищен от запретов.
Мне больно от тотального одиночества, агрессии вокруг и чувства незащищенности. Ты идешь по улице и не чувствуешь себя защищенным: если что-то случится, за тебя никто не вступится. Нет тыла. Есть ли в мире хоть маленький уголок, где тебе будет легко, хорошо и комфортно, как в раю? Я не знаю.
Счастливый человек для меня — это тот, которому удобно, хорошо и комфортно самому с собой.
Хочется, чтобы люди задумались, выходя со спектакля, ведь театр — это не только работа для актёров и развлечение для зрителей, он требует и от зрителя внутренней работы.
В театре прекрасно именно то, что ни один результат невозможно зафиксировать. Ты можешь приходить на один и тот же спектакль много раз – и никогда не увидишь одного и того же.
Останусь я в профессии или нет, время покажет. Пока я могу говорить и делать, я буду говорить и делать.
The article mentions:
Peoples: