Premier
В ближайшее время премьеры не запланированы!
Джемма Аветисян: "О художественном воплощении тесноты и трагедии многих женщин"
13 march 2023Юлия Кармазина Maskbook
Спектакль вырос из проекта «Дисциплина» [фабрики нарративного театра, где отобранные по конкурсу авторы писали пьесы о сегодняшней жизни под руководством сценариста — прим. ред.]. Как проходила работа над читкой, с которой всё началось?
Меня пригласила на лабораторию Оксана Ефременко, креативный продюсер «Старого дома». Она написала мне как потенциальному режиссёру читки и сразу к сообщению прикрепила пьесу. В этом смысле пьеса выбрала меня. Я быстро прочитала, мне понравилось. История действительно ударила по мне, сюжет отозвался всецело, всеобъемлюще.
Потом была читка. Как обычно в таком формате, была задача показать текст, но мы решили что-то придумать. После читки пьеса получила очень положительный резонанс среди зрителей. В финал проекта должен был выйти один текст, а зрители выбрали целых два, поэтому Андрей Михайлович Прикотенко [на тот момент он был главным режиссёром «Старого дома» и куратором проекта «Дисциплина» — прим. ред.] мне позвонил и предложил поставить спектакль.
Творческая команда собралась быстро: Оксана предложила художников, композитора, родилась идея использовать экран и немножко зонировать пространство. С Сашей Моховым, художником, мы обменялись идеями по поводу художественного видения: по декорациям, по сценографии. Не скажу, что у нас долго шли какие-то разбирательства. Мы сразу, видимо, почувствовали, как оно и о чём, потом только уточняли детали. Дискомфорт и ощущение того, что всё происходит у тебя за спиной — возможно, в соседней квартире, а возможно, в твоей — сразу напомнили мне название фильма Кантемира Балагова [«Теснота» — прим. ред.]. Из ощущения тесноты родились картинки, Саша сделал эскизы, и мы поняли, что, в принципе, идём в верном направлении.
Многое ли поменялось в концепции спектакля с читки?
На самом деле нет, потому что, на мой взгляд, на читке был найден простой, но очень верный ключ, связанный с разделением пространства [декорация к спектаклю представляет собой конструкцию, состоящую из четырёх небольших помещений, в которых актёрам временами сложно разместиться — прим. ред.]. Звуковое разделение на пространство бытовое и пространство монологов мы тоже придумали во время читки. Для спектакля только чистили историю, связанную с аскетизмом. Там нет изобразительных средств, которые иллюстрируют принадлежность к национальности, нет бытовых деталей. Есть абсолютно серые, как будто под бетонную фактуру, стены, и такие же серые, при этом модифицированные артисты.
Ещё один ключ связан с воплощением главной героини, Иды, о которой много говорят, но которой нет. Как раз когда была читка, я общалась с автором пьесы, Кариной Бесолти, и одним из вопросов к ней было, почему в списке действующих лиц Ида чуть ли не на первом месте, но при этом мы её ни разу не видим. Эта героиня не появляется авторским метафизическим ходом, её нет, про неё просто говорят. В ответ Карина сказала, что ей всё равно очень важно присутствие этой героини в истории. Я оттолкнулась от этой мысли, и на репетиции у нас родилась идея визуализации Иды через видеопроекцию, где видны её руки, глаза. Хотелось, чтобы зрители могли её себе представить, чтобы собрался образ, какой она была.
При подготовке спектакля добавилась идея хора. Я думала реализовать музыкальное воплощение через вокальные партитуры, но в процессе мы от этого отказались, потому что не хотели давать прямую отсылку к национальной истории. Вокальные партии убрали, хотя, возможно, композитор Илья Голицын оставил наши наброски в саунд-дизайне. Но как персонажи хор остался. Дополнительные героини появляются в начале и ближе к кульминации, в них растворяется главная героиня, Фариза. Они обозначают: то, что произошло с Идой, не индивидуальный случай, она одна из пяти, из десяти, она одна из. Функция хора — корректно, аккуратно нести идею, что трагедия этих женщин не редкость.
Ещё добавилась перформативная часть — инсталляция перед входом зрительный зал. Я вообще люблю, когда спектакль начинается раньше. Зритель приходит в театр работать интеллектуально, и мне нравится, когда он подключается чуть заранее. Мы готовим его к тому, что он точно не увидит комедию. Мне нравится, что Альбина Лозовая — актриса, которая играет Иду — находится в фойе, её тело представлено как объект исследования. Мы, как врачи, изучаем её с точки зрения физиологии, и это помогает понять историю. Такая «пасхалка» для раскрытия ключевой интриги сюжета.
Об отношениях со спектаклем
Вы говорите, что зритель приходит в театр работать. Для вас это важная составляющая театра?
По крайней мере в этом спектакле да. Он не только интеллектуальный, но и эмоциональный. Зрители по-разному проецируют своё отношение: кто-то начинает плакать, кто-то выходит в состоянии шока. Но и интеллектуальное подключение тоже важно. Эта история с детективным характером: естественно, приходится думать, предполагать, размышлять, анализировать пережитый эмоциональный и интеллектуальный опыт, а это тоже работа.
Вы описали, что спектакль «Наизнанку» делает со зрителями. А что он сделал с вами, что дал вам или, может быть, отнял?
Признаю, что этот спектакль для меня не характерен. В первую очередь я относилась к нему как к карьерному опыту. Я очень люблю музыкальный театр и стараюсь раскрыться в нём, а здесь была задача на изучение себя: могу ли я ещё и так? С художественной точки зрения спектакль дал мне ответ, но при этом и не дал ответа.
Поднимающаяся в спектакле тема многовековая: эти вопросы [домашнего насилия, положения женщины в семье, семейной иерархии и др. — прим. ред.] обсуждались ещё нашими прабабушками и прадедушками, но, к сожалению, решения не будет ни сейчас, ни в ближайшем будущем. Тем не менее важно про это говорить, чтобы мы хотя бы не забывали, пытались искать какие-то пути. Наверное, работа над спектаклем помогла мне лучше понять своё окружение, способ существования моей семьи и моё отношение к ней. В чём-то я как зритель согласна со спектаклем, в чём-то не согласна и делаю собственные выводы, помогающие мне выстраивать коммуникацию с родными.
О том, что важно в театре
Вы сильно повышаете ставки для каждого героя. Когда кажется, что хуже уже быть не может, «ещё хуже» как раз наступает. Это режиссёрское решение для конкретного спектакля или такой ход характерен для вас в целом?
Я считаю, что это вообще должно быть характерно для драматургии, особенно современной. Должна быть рассказана история, должен быть сюжет, интрига, которая будет меня как зрителя держать. Это закон хорошей пьесы или хорошего сценария: герой с каждым шагом повышает ставки. Бэтмен, Супермен — они спасают мир, принося себя в жертву. Режиссёр должен этот закон прочувствовать, изучить, проанализировать и дать сюжету художественное обрамление.
Про какого героя хочется ставить спектакли здесь и сейчас?
Я очень люблю мюзикл «Гамильтон», и мне кажется, что сейчас не хватает похожих историй про человека, который собственным трудом добился невероятных высот, повлиял на абсолютно разные общественные круги, начиная с семьи и заканчивая страной и миром. Про человека, который повышал ставки, ошибался и терял, но выносил из этого мораль и продолжал делать. Сейчас нам глобально не хватает личностей-ориентиров, которые могут воспитывать зрителя. В истории нашей страны много таких личностей, надо рассказывать про них.
Режиссура мероприятий для меня тот же спектакль. Я делала открытие аэропорта в Новосибирске, а перед тем как приступить к работе, изучала его историю. Аэропорт у нас имени Покрышкина — я, конечно, знаю, что был такой известный лётчик, но когда целенаправленно изучила его биографию, личную историю и масштаб влияния на мировую политику, поняла, что это тот же Гамильтон. Я считаю, таких героев сейчас нужно искать, нужно про них говорить, нужно воспитывать поколение — в хорошем смысле. Сейчас многие делают «псевдо» и формально. Я за то, чтобы создавать честно. Меня честно восхищает Покрышкин как невероятный человек с интересной историей, мне честно захотелось поработать над его биографией как материалом. Я уже думаю над тем, чтобы сделать драматический или музыкальный спектакль про легендарного лётчика. Именно такие примеры тебя самого воспитывают, развивают, не дают расслабляться. А расслабляться нельзя, надо постоянно искать новые формы самого себя.
Вы говорите о том, как важна честность. А что ещё, по-вашему, важно в театре?
Всё должно быть искренне и по абсолютной любви. В театре не хватает уважения и здоровой эмпатии. Считаю, всем нам, режиссёрам и актёрам, не помешает перечитать «Этику» Станиславского. Это театральная Библия. Если вы хотите прийти в пространство театра и заниматься им, вы не должны приносить туда бытовую жизнь и межличностные конфликты, надо прийти и заниматься общим делом. Я честно, искренне, по любви прихожу со своими идеями, стараюсь зарядить и заинтересовать коллег, команда эту энергию получает и с таким же интересом отдаёт её, создавая наш общий спектакль.
Во время работы над спектаклем «Наизнанку» вы говорили, что считаете, что театр может что-то изменить. Эта вера осталась с вами?
Я думала над этим и для себя сформулировала так: говорить сейчас, что театр может многое изменить, — это немного наивная позиция. Она может так прозвучать. Если я услышу от молодого коллеги, что театр меняет мир, сама к этому не очень серьёзно отнесусь. Но давайте представим, что мы убираем театр, всё, его не существует. Что остаётся? Торговые центры, кафе, боулинг — а источника нравственных ориентиров больше нет. С этой точки зрения я не могу сказать, что театр ничего не меняет. Он способен изменить мою внутреннюю культуру, повлиять на мою личность. Поэтому я отвечаю так: театр способен заставить задуматься каждого человека и через него (человека) повлиять, так сказать, на общественные массы. К сожалению, у театра охват меньше, чем, предположим, у кино: «Чебурашку» посмотрели миллионы, а наш спектакль посмотрят в лучшем случае тысячи. Но тем не менее, возможно, как раз эти тысячи смогут передать его влияние дальше, следующему поколению, и как бы на уровне генетики запустить цепную реакцию.
The article mentions:
Peoples:
perfomances: