Это Сибирь. Можешь до опупения зачитаться здесь своим Пастернаком, все равно до ближайшего города километров шестьсот.

 

Из фильма «Здорово и вечно»

 

 

Семен Александровский и Вячеслав Дурненков возвращаются в театр «Старый дом». Предыдущая их постановка «Ручейник, или куда делся Андрей?» стала первым постдраматическим экспериментом на новосибирской сцене. Новая работа — спектакль «Элементарные частицы» — стала еще более резонансным событием, так как помимо непривычной эстетики он цепляет зрителя также и выбором материала. Это «спектакль об Академгородке», так что он привлечет не только искушенных любителей современной драматургии, но и всех, кто очарован романтикой сибирского волшебного леса, в котором затерялись университет и исследовательские институты, и где каждый леший готов обсудить с заблудшим путником теорию относительности. До сих пор это пространство воспринимается как оторванный от реальности особый мир, словно сошедший со страниц произведений братьев Стругацких, который существует абсолютно вне времени.

 

Высказывание Александровского и Дурненкова об Академгородке устроено совершенно иначе. Будь это спектакль о городковской романтике и специфической ауре этого места, в нем бы танцевали твист и пели бардовские песни, больше шутили, и в шутках этих не было бы такой отчаянной горечи. Режиссер и драматург предлагают посмотреть на утопию в динамике и в контексте жизни всей страны и общества. И сама попытка взгляда с такого ракурса разрушает всю логику этой утопии. Идеальное место не может быть частью неидеального мира. И именно наше знание о мире не позволяет полностью отдаться очарованию мифологии.

 

В начале действия сцена выглядит так: в правом углу спереди — лес, остальная авансцена представляет типичную советскую комнату после войны. Любого периода после войны: эти отпечатки быта можно встретить в квартирах до сих пор, они отзываются эхом воспоминания в сознании любого, кто жил в стране Советов. Социальную принадлежность обитателей выдает разве что портрет Хэмингуэя на тумбочке. В комнате пятеро персонажей (артисты Олеся Кузьбар, Яна Балутина, Тимофей Мамлин, Анатолий Григорьев, Сергей Дроздов). На задник проецируется изображение той же комнаты, поначалу пустой, постепенно заполняющейся фигурами действующих лиц. Актеры на сцене произносят текст, в котором обсуждают будущий город-лес, как бы визуализируя его перед зрителями, конструируя его из слов. Слов о том, что наука и есть тот самый рычаг, который изменит общество, что ученые станут новыми героями этого общества, что самые прогрессивные научные открытия делаются на стыке дисциплин… Помимо возвышенных суждений о социальном прогрессе, обсуждают они и вещи более конкретные: как мотивировать ученых осваивать заснеженную Сибирь, как убедить государство вложиться в такой необычный проект, как обустроиться в тяжелых условиях, как связать науку с производством и заработать, как таким образом стать самостоятельным, самобытным, самоокупающимся, самообслуживаемым, самонадеянным сообществом свободных людей.

 

И вот на самом подъеме, когда мы уже ясно представили себе картину нового прекрасного мира, где «никто не кричит, не душит, не запрещает», вдруг начинается дождь, исполнители надевают плащи, достают листы с текстом и читают «Письмо 46-ти» и выдержки из последовавших за этим письмом разбирательств и обсуждений. Темп чтения ускоряется, фразы становятся жесткими и чеканными, стена этого текста холодная и оглушающая, как и стена дождя. Вся эта риторика партсобраний звучит еще более угрожающе оттого, что только что перед нами эти же люди говорили совсем другим языком. Человеческая природа оказывается столь же изменчива, как и сибирская погода с ее колебаниями от изнуряющей жары к сорокаградусному морозу. Актеры не играют конкретных людей, роль каждого из них обозначена просто «исполнитель», это не обвинение лично в чей-то адрес, но рассказ о непростых взаимоотношениях свободолюбивого духа и власти. Власти внешней в лице партийного руководства и государства и власти внутренней. Под внутренней властью здесь имеется в виду та власть, которая проявляется в ситуации, когда человек неожиданно для себя и других принимает властный язык и правила игры, а также предлагаемые ему границы свободы, и отрекается от своих «проклятых» коллег. Когда оказывается способен искренне осудить и по-дружески посоветовать не лезть в политику тому, с кем недавно на кухне обсуждал то, как наука станет движущей силой общественных изменений. А то и вовсе потребовать суда над ним и изгнания.

 

Дождь прекращается, выбор между наукой и политикой сделан, интерьер комнаты бывших мечтателей превращается в груду хлама, которую относят с авансцены назад. Персонажи сидят на этих развалинах и рассказывают о различных научных проблемах, над которыми работают в данный момент. Каждый из этих рассказов звучит как история внутреннего эмигранта, шпиона неизвестной родины. У кого-то он начинается с повествования о политическом событии (о том, как человек узнал о подавлении «пражской весны», ожидая автобуса на чехословацкой границе, и что-то в нем сломалось), у других же совсем никаких внешних событий не касается. Затем мы слышим диалог двух подростков, один из которых не хочет мириться с властью погоды и мечтает изменить мир, сдвинув земную ось. Будто авторы хотят сказать нам, что мечта — это прерогатива молодости. Здесь можно вспомнить эпизод с одним из подписантов «Письма 46-ти», который на вопрос о причинах своего поступка отвечает что-то в духе: «Молодой был, глупый, жены и детей тогда еще не было. Сейчас бы, конечно, ни за что подписывать не стал».

 

 

«Элементарные частицы» — это не «спектакль об Академгородке», каким его ожидали увидеть. Это спектакль о политическом в нашей жизни. О том, как политика влияет на нас там, где мы не привыкли этого замечать. Он напоминает нам, что создать идеальный город, город своей мечты — это политическое действие. Академгородок в своей изначальной задумке был глобальным вопросом о возможности свободы. О возможности свободы в принципе и о возможности создания активного свободного сообщества в рамках тоталитарного государства. В этом смысле произведение Александровского и Дурненкова конгениально Академгородку, так как является, по сути, точно таким же вопросом. Остается ли человек свободным, отрекаясь от политики? Нужно ли отвоевывать у власти пространство публичного, пока она не трогает тебя в частном? Как происходит это завоевание, как его не потерять, как самому не стать деталью репрессивной машины, как не позволить ей себя переработать? Являются ли по-настоящему личными наши личные выборы? Карьерные, эстетические, дружеские? Или за ними точно так же скрывается едва уловимое политическое? Возможно ли быть аполитичным в принципе или аполитичность — это тоже политический выбор? В тоталитарном обществе расширение государственного контроля над публичным приводит к тому, что государство начинает позволять себе вторгаться в частное. Что нам делать с этим знанием сейчас, когда «классический» тоталитаризм более невозможен, но дышать едва ли стало легче?

 

Эстетика Семена Александровского — эстетика постдраматического документального театра — это осознанный выбор для разговора о нас с вами, а не о человеке вообще. О том, как мы, а не кто-то, мечтаем, стареем, завоевываем, сдаемся. Этот спектакль был бы невозможен как высказывание в пустоту, он создан для того, чтобы обсуждать его и проговаривать важные вещи. Это искусство, которое имеет возможность стать чем-то большим, потому что в других сферах это «что-то большее» практически вытеснено, как в шестидесятые и семидесятые. Можно сказать, что обсуждение после показа (неизвестно, будут ли они после каждого, но первое, с прототипами героев и жителями Академгородка — задокументировано) — это полноценный второй акт. Без него невозможно сформулировать то, о чем это высказывание и попытаться ответить на бесконечные вопросы.