Premier
21.06.2024.
Цветы для Элджернона
14.05.2024.
Девятью десять
Фатум уже разлил масло
29 may 2021Наталия Дмитриева ВЕДОМОСТИ НСО
Сельма (Вера Сергеева) радостно отвечает Биллу (Александр Шарафутдинов), что помочь ему не сможет.
В 2000 году фильм Ларса фон Триера «Танцующая в темноте» взорвал Канны — критики в зале изошли на мелодраматическую слезу, потому что трагедия главной героини Сельмы в исполнении исландского эльфа Бьорк расплавила самые холодные сердца со скоростью металлургического мартена. Этот фильм завершил авторскую трилогию «Золотое сердце», названную в честь датской сказки о доброй девочке, отдавшей в тёмном лесу всю себя без остатка. Во всех трёх фильмах («Рассекая волны», «Идиоты», «Танцующая в темноте») великий провокатор препарирует сакральный смысл жертвы, когда герой добровольно идёт на плаху ради условного счастья ближнего своего. Ибо Фатум уже разлил масло и расставил фигуры на шахматной доске архетипической трагедии, отпечатанной в поведенческом коде человечества ещё со времён Древней Греции.
Но в «Старом доме» дерзко вступили в диалог с великим и ужасным Триером — режиссёр Елизавета Бондарь поработала с инсценировкой Патрика Элсворта в переводе Марии Бец и поставила своё авторское прочтение «Танцующей в темноте».
— В фильме Ларса фон Триера исполнительница главной роли Бьорк от начала до конца играет чистую жертву, — рассказывает Елизавета Бондарь. — А мне кажется, этот сюжет немного о другом — о ненужной жертве. Перед нами история женщины, которая хочет спасти своего ребёнка и при этом не понимает, что ему действительно нужно. Это история про нас всех, когда мы зачастую примеряем на себя образ бога, который решает, кому мы должны помочь и кто нуждается в нашей помощи. Мы абсолютно фанатично пытаемся оказать помощь, не понимая все риски и весь возможный исход ситуации для человека, которому мы так желаем добра.
Сюжетная канва спектакля не претерпела каких-то серьёзных изменений: чехословацкая иммигрантка Сельма (Вера Сергеева) теряет зрение, работает на заводе в американской провинции и собирает деньги на операцию сыну, которому она передала по наследству своё заболевание. А вот акценты заметно сместились, обнажив пугающую пропасть человеческой психики, запертой в тюрьме треугольника Карпмана — Жертва, Спасатель, сама себе Палач. И если Триер намеренно уводил зрителя от этой бездны с помощью мелодраматических уловок в виде «музыкальных пауз» и красивых кадров, то Бондарь отсекла всё лишнее и позволила зрителю заглянуть в неё. Темнота как сценографическая доминанта. Вдох-выдох. Небытие Сельмы — на расстоянии шага. Память короткой вспышкой освещает тёмный ангар её предсмертного сознания.
От «святой простоты» Сельмы Веры Сергеевой веет космическим равнодушием и намеренной жертвенностью Настеньки из сказки «Морозко», когда человек на нормальный вопрос «тепло ли тебе девица?» вдохновенно врёт, что у него «всё ок» и вообще он под ёлкой сидит, потому что свежим воздухом дышит. Вот и Сельма, солнечно поблёскивая диоптриями, на все вопросы отвечает радостно «у меня всё хорошо», утаивая от близкого круга людей правду о своей прогрессирующей слепоте. Только в «Морозко» героине-жертве отсыпают ништяков за её покорность, а в спектакле Бондарь — казнят через повешенье. И не зря сценический костюм Сельмы напоминает серые тюремные одежды — она добровольная узница своего выбора.
В треугольнике Карпмана можно жить всю жизнь, последовательно проживая все три роли. К примеру, Жертва легко может перейти в состояние Спасателя, что, собственно, Сельма и делает. Главная цель её жизни — спасти своего сына от наследственной слепоты. И вот тут зарыта «главная собака», по поводу которой можно спорить, не щадя социального статуса своего. «У нас история про женщину, которая лет в 47-48 забеременела и решила родить, понимая, что её ребенок в любом случае будет болен, потому что патология зрения передаётся по наследству», — говорит Елизавета Бондарь. И это, конечно, намеренная провокация, точный режиссёрский ход. Если этот манифест разместить на форуме мамочек с «Сибмамы», то холивар получится отменный. Зачем рожала, если знала, что ребёнок будет болен? Как прожить женщине без радости материнства? Ага, родила для себя, а ребёнку всю жизнь маяться? Это не материнская любовь, а махровый эгозим! В общем, не надо быть провидцем, чтобы предвосхитить подобные вопросы, потому что они вшиты в нашу человеческую природу. Кстати, Сельма на вопрос о ребёнке отвечает, что родила его, потому что очень хотела подержать малыша на ручках. И режиссёр Бондарь недвусмысленно показывает нам, что материнский подвиг вполне мирно уживается с материнским эгоизмом — и эти два «явления» суть одно и то же.
В спектакле «Танцующая в темноте» увлечение Сельмы мюзиклами — это не моделирование роскошного мира звука и цвета, как в фильме Триера.
Это не творчество — это побег в тесную камеру, где можно спрятаться, и музыка композитора Николая Попова только усиливает эффект. Музыкальные номера Сельмы — не условный «Ла-ла-лэнд», а пронзительные и отчасти жалкие попытки человека «спеть» свой мир. Они бьют, конечно, ниже пояса, но на общую идею сценического детерминизма работают безотказно.
Третья роль Сельмы — Палач (Агрессор). На казнь она обрекает сама себя — выбранными в своё время ролями Жертвы и Спасателя. Фатум раскатисто хохочет с периферии коллективного бессознательного: древнегреческие архетипы никто не отменял, Аннушка уже разлила масло, герой должен умереть. И в этот момент Сельма «просыпается» и понимает, что жизнь — это самое важное, и нет безвыходных ситуаций, и рядом были люди, которые могли помочь ей и сыну, и что великая жертва, которую она добровольно принесла, была, по сути, не нужной. «Я не хочу умирать!» — кричит она. Но — поздно.
Фото: Василий Костриков
The article mentions:
Peoples:
perfomances: