Premier
В ближайшее время премьеры не запланированы!
Любить до слёз
20 february 2012Ирина Тимофеева Ведомости, 10.02 2012
— Эльвира Валентиновна, в вашем имени есть что-то благородное, артистическое и даже несколько избыточное, как театральный грим. Кажется, что когда родители называли вас, они тогда уже задумывались о том, что это имя когда-то прозвучит…
— Всё значительно проще. Имя мне дал дедушка, который никакого отношения к театру не имел. Просто у него когда-то была любимая женщина Элла. Но решили, что моё имя будет всё-таки Эльвира. В школе я со своим именем экспериментировала: называла себя то Элла, то Элизабета, то Эльмира. Учительница по русскому языку посмеивалась: «А теперь Главатских Элизабета к доске!» Надо сказать, уже тогда я любила театральность. По истории, помню, отвечаю урок, про битву под Москвой. И так проникаюсь, что плачу, рассказывая, как немцы наступали, а наши отступали… Я никогда никого не копировала, ни в каких театральных кружках не участвовала. Мне казалось, что это настолько личное, что этому нельзя научить. Это всё внутри, от природы.
— Когда в вашей жизни появился театр, как мечта, как цель?
— Дело в том, что я долго занималась танцами, была лауреатом Сибири и Дальнего Востока по современным бальным танцам. Пела в хоре. И мне хотелось выбрать такую профессию, которая бы вобрала в себя все мои способности. Ближе к окончанию школы поняла, что меня интересует театральное искусство. Но проблема была в родителях: им казалось, что девочка с золотой медалью, лауреат всевозможных конкурсов и олимпиад, должна идти в науку. Мои родители из научной среды, папа профессор, доктор наук. И я должна была соответствовать. Так после школы я поступила в НГУ, на биохимию. А поскольку с родителями у меня всегда были дружеские отношения, я их очень уважала, то никак не могла им объяснить, что мне это пусть и дано от природы, но не нравится. Что я не хочу заниматься биохимией всю жизнь… На тот момент я уже училась в университете и понимала, что это совершенно не моё, особенно среди ребят, которые были одержимы этой профессией и целенаправленно учились тому, чего хотели. А меня это совершенно не интересовало, я понимала, что занимаю чужое место, трачу время. В итоге мне пришлось написать папе «прощальное письмо». «Если вы не позволите заниматься тем, чем я хочу, вы мне всю жизнь поломаете», — примерно такие слова были в нём. Родителям пришлось прислушаться. А поскольку в Новосибирске тогда было только среднее театральное образование, папа повёз меня в красноярский институт, чтобы я убедилась, что как актриса ничего из себя не представляю. А я поступила.
— В этот театр вы пришли не сразу. Где искали счастье после окончания вуза?
— В тот период, когда я начинала работать в театральной среде, было принято считать, что нужно поездить, найти своего режиссёра. Собственно, этим и занималась. «Старый дом» мой пятый театр. После окончания института всем нам нужно было обязательно поработать в Красноярском крае по распределению. Так я оказалась в Ачинске и честно отработала в местном театре четыре года. Потом меня пригласили в Омский академический театр. Там я впервые работала над Стриндбергом, драматургом, которым тогда заразилась. Обожаю психологический театр. Мне нравится подробная разработка характеров, его объёмные образы. У Стриндберга нет только положительных героинь: в каждой много неровностей, червоточин… И знала, что в следующем сезоне в Омском театре будет браться «Фрёкен Жюли», но понимала, что главную роль мне никогда не дадут. И когда мне вдруг позвонили из красноярского театра и предложили её, для меня это был знак судьбы. Поэтому я в Красноярск и поехала. Ставил спектакль Григорий Козлов, которые впоследствии стал известным режиссёром. Для него это была одна из первых профессиональных работ в драматическом театре. Спектакль у нас получился, с ним мы объездили множество фестивалей. А больше со Стриндбергом я не работала.
— Видимо, нужно что-то определённое захотеть, как вы захотели когда-то…
— А я думаю, что в судьбу не надо вмешиваться, не надо просить или настойчиво требовать. Она сама знает, что нам лучше… В Новосибирске я оказалась, когда приехала сюда рожать ребёночка. Пришла в «Красный факел», там в это время репетировал тот самый Григорий Козлов, который меня, конечно, вспомнил. И меня быстренько перевели в «Красный факел». Но с тем театром у меня, к сожалению, не совсем сложилось. А в «Старом доме» я дольше всего, живу и работаю. Думаю, это моё последнее пристанище.
— Чем вас привлёк «Старый дом», почему именно этот театр стал родным?
— Есть в некоторых театрах сцены, которые для меня слишком большие. Артист как исполнитель, носитель информации, которую хочется передать, там теряется. Приходится форсировать голос, иначе не слышно. Я люблю «Старый дом» за то, что здесь маленькая сцена, уютный зал. Здесь зрители дышат тепло. Это ощущение у меня из детства осталось. А сейчас и в плане труппы, коллектива, считаю, у нас очень тёплая атмосфера.
— Вы 12-й год работаете здесь. В какую сторону движется театр в последние годы?
— Всегда была за репертуарный театр, который имеет в своей палитре огромное количество разных по жанру спектаклей. И труппу, в которой много разных по возрасту и по внутреннему содержанию, по психофизике артистов. Это идеально для меня. Театр маленький, мы не имеем возможности иметь много актёров. Как по совместительству заведующая труппой могу сказать, что у нас сложился хороший костяк 50-летних. И большой пробел с 40-летними. А относительно репертуарной политики мы стараемся, чтобы у нас было всего понемножку — и классики, и того, что можно назвать авангардом, остросовременной драматургией.
— А каковы ваши личные пристрастия в театре?
— Плоха та актриса, которая считает себя героиней и играет только сугубо психологические вещи (которые я, к слову, обожаю). Если она не умеет играть острохарактерные роли, грош ей цена. Артистка должна уметь всё. А как зритель я люблю всё хорошее. Человек я добрый, но не добренький, может быть, даже жёсткий. Поэтому знаю, что если у меня текут слёзы на спектакле, это хорошая работа. И когда хочется рассказать о том, что ты увидел, поделиться, это тоже хорошо. Из последнего подобное ощущение в «Старом доме» оставила «Ночь Гельвера». Это объёмная вещь, где женщина представляется с разных сторон: и как мать, и как актриса…
— В одном из интервью режиссёр этого спектакля Линас Зайкаускас говорил, представляя актёров, что у Эльвиры Главатских ещё не было такой глубокой и сильной роли. Вы согласны?
— В этом театре, наверное, да, моя роль в спектакле «Ночь Гельвера» самая психологически погружённая. Часто об этой пьесе говорят с позиции темы нацизма. Но в этом спектакле я тему нацизма не играю вообще. Мне в этом смысле близка тема матери. Сейчас и в жизни для меня становится проблемой вхождение ребёнка во взрослую жизнь. Очень важно, чтобы ценности, сформированные в семье, этот взрослый мир не разрушил. И чтобы человек мог отстаивать то, что у него внутри, даже при большом давлении. Мы играем, по сути, самих себя, в предлагаемых обстоятельствах. Когда я берусь за роль, сначала у меня размытые представления о том, что должно получиться. А потом всё выкристаллизовывается, прочищается, становится ярче. И я вижу себя.
— Тем интереснее, что вам нравятся выпуклые персонажи, в которых есть не только положительные, но и отрицательные качества…
— У каждого человека есть то, в чём ему нужно покаяться. Мне повезло, я мастер сценической деятельности. И могу это покаяние исполнить в виде роли, где собраны мои мысли и чувства, вынести это на сцену. Кстати, долгие годы я веду дневник. Иногда спрашиваю себя: зачем я это делаю? Каждый день, не важно, во сколько я лягу, хоть в три, хоть в четыре ночи, но перед этим я поведаю дневнику о своих проблемах. А почему? Потому что мне необходимо самой себе объяснить, что со мной происходит, как я отношусь к тому или иному событию в жизни. Всё это я предаю бумаге. И тем самым очищаюсь, живу дальше.
— Одна из самых свежих работ с вашим участием «Вечера на хуторе близ Диканьки», спектакль, который режиссёр Михаил Заец назвал «сказкой для взрослых». А вы верите в сказки?
— В чудеса верю. В жизни их много встречается. Для меня в своё время рождение ребёнка было абсолютным чудом. Как вот из ничего, из какой-то жидкости, получается человек, со своим характером, со своими мыслями. И театр для меня — это тоже бесконечное чудо.
— Какой режиссёрский тип вам близок?
— Режиссёров-деспотов я не терплю. Когда режиссёр кричит, необоснованно настаивает на своём, артист от этого играть лучше не будет и лучше не поймёт его замысел. Режиссёров-размазней я тоже не люблю, раздражают. Режиссёр должен быть умницей, ответственным, образованным человеком. Я за таких, которые в работе становятся и толкователями, и отображающими зеркалами, и хорошими организаторами. Всю жизнь артист ищет своего режиссёра. В последнее время я люблю Линаса Зайкаускаса. Мы с ним примерно одного возраста, одного поколения, понимаем друг друга теперь уже действительно с полуслова. Мне нравится, как он объясняет материал, его колоссальная энергетика. Когда мы репетировали «Валентинов день», время — 12-й час, а репетиции должны заканчиваться до девяти. Но вдруг Линас говорит: сейчас десять минут перекур — и всё сначала… Он очень работоспособный человек, если поймал вдохновение, не понимает, день или ночь на дворе. А есть другие режиссёры, которые в театре от звонка до звонка. Таких я не понимаю. Для всех нас театр — центральное место в жизни. Для меня это всё, все радости и горести, все победы и поражения, что бы ни происходило в семье, всё подчинено театру. Я уверена, что правильно избрала свой путь в жизни. До сих пор люблю, горжусь, восхищаюсь своей профессией до слёз. А относительно того, счастлива ли я… Хочу быть счастливой женщиной, но думаю, я ещё не достигла апогея счастья в своём представлении. Но иду я в верном направлении.
— Как-то я была на гастролях в Америке. И меня поразило, насколько эта страна мне не нравится. Мама, папа, муж — все боялись, что я там останусь. Ничего подобного не произошло. У меня было полное ощущение, что это какая-то огромная ярмарка, где нет ни ценностей, ни корней. После каждого спектакля нам, бедным актёрам из Сибири, к гримёркам приносили не цветы, а тюки с тряпками, секонд-хэнд.
Дали нам какую-то сумму, чтобы мы в магазине могли что-то купить. Как оказалось, за мной увязался папарацци и постоянно щёлкал камерой рядом со мной. На следующий день мне передали газетку, в которой были мои фотографии. А я ведь приехала абсолютно без знания языка, в запасе только — «thank you» и «theatre». Так что ничего не поняла из написанного. И только на родине мне перевели текст. Оказывается, тут пишется о том, что из Сибири в США приехала замечательная молодая труппа артистов. И ходят в поисках покупок. Актриса Эльвира Главатских посмотрела на кожаное пальто, увидела цену и сказала: «О!» Потом посмотрела на шубу. И, в конце концов, купила себе зонтик. Вот такой забавный репортаж.
— В детстве я занималась танцами. Но режиссёры, к сожалению, это мало используют. Думаю, до конца года в театре всё же появится спектакль, в котором будут танцы и пластика, красивое и яркое зрелище. Возможно, он будет связан с моим бенефисом. Сейчас задача — найти материал и режиссёра. Хочется порадовать зрителей праздником в честь моего юбилея.