Между телом и духом

Premier

27.03.2025
Долгая счастливая жизнь

17 october 2019
Марина Шабанова Ведомости Законодательного Собрания НСО

О главных темах «Идиота» и его персонажах рассказывает режиссёр-постановщик Андрей Прикотенко, главный режиссер театра «Старый дом».

На сцене театра «Старый дом» состоялась самая ожидаемая в театральном Новосибирске премьера — спектакль «Идиот» в постановке главного режиссёра театра Андрея Прикотенко. Зрительный зал сократился вдвое, отступив и увеличив глубину сцены до 16 метров. В зеркальных отражениях сценическая коробка кажется ещё и шире. Постановочная команда — художник Ольга Шаишмелашвили, художник по свету Игорь Фомин, видеохудожник Константин Щепановский — уже известный новосибирскому зрителю по работе над спектаклем «Социопат/Гамлет». Музыку для спектакля написал композитор Александр Карпов. Креативным продюсером выступила Оксана Ефременко.

Погружение в роман

— Андрей Михайлович, у Достоевского роман «Идиот» в основном о молодых людях — главным героям по 23–27 лет. И ваш спектакль адресован молодым?

— Главные герои — люди молодые, но эта история будет интересна самому широкому зрителю. Молодые о молодых, но и не только: в спектакле 17 действующих лиц, 17 артистов — это люди разного возраста. «Идиот» — произведение для всех.

— Всегда интересно, как режиссёр приходит к пониманию того, каким будет спектакль. Как вы решились переписать источник?

— Всё складывалось не сразу, постепенно, из каких-то ощущений, диалогов с коллегами. Тут очень важна команда, когда мы вместе думаем, размышляем, формируем какой-то образ. Потом очень важны встречи с артистами, мы работали над этим материалом год. На самых ранних этапах внимательно изучали роман, думали, какие темы из тех, что предлагает Достоевский, волнуют нас, сегодняшних. И так все вместе постепенно шли по этому пути. В какой-то момент мне стало понятно, что нужно писать свой текст, иначе, оставаясь в стилистике Фёдора Михайловича, мы не ответим на все вопросы, которые в процессе работы ставили перед собой. И очень хорошо, что пришлось переписать, мне нравится текст, который сейчас возник, хотя я сам его автор. И этот новый текст дал возможность продвинуться спектаклю. А дальше артисты стали трудиться, они у нас большие молодцы, им самим очень интересен этот материал. В театре давно не было такого крупного произведения, «Пер Гюнт» разве что или «Трилогия». И это какая-то совсем новая история. Все работали с невероятным энтузиазмом, службы театра сплотились вокруг этого проекта. И мне нравится, на какой профессиональной высоте мы находимся. Дай Бог, чтобы это всё естественным образом переросло в качество нашего премьерного спектакля.

— Исполнитель роли Князя Мышкина — Анатолий Григорьев — это всегда герой, у которого есть некая червоточина.

— Я замечал и прежде, как Анатолию интересно сыграть героя, у которого как раз нет этого. Поэтому он, как мне кажется, с такой страстью это делает. Хотя натура всё равно, конечно, проявляется, помимо его воли, и это очень интересно, и так же неоднозначно, как вся наша жизнь.

— Вы переписали текст, но персонажи-то Фёдора Михайловича, или есть и Андрея Михайловича?

— Сюжет, канва повествования, полностью сохранены, насколько это можно сохранить в рамках хоть и большого, но всё-таки спектакля. И персонажи те же, просто это попытка найти их в нашем времени, посмотреть, как они живут сегодня.

Кризис непротивления

— Князя Мышкина называют любимым героем Достоевского. Вот этот идеально нравственный персонаж имеет место сегодня?

— Да. Но, как и Достоевский, мы приходим к тому, что такая идеальная нравственность, в нашем мире почти невозможна. Сам Фёдор Михайлович к концу романа был разочарован в этой идее, как мы знаем. И я не очень уверен, что это его любимый персонаж. Вообще, у меня такое ощущение, что, пока он писал этот роман, его симпатии переметнулись на сторону Настасьи Филипповны. Кто виноват в том, что она погибла? Почему Мышкин не сделал свой выбор? Он же говорит всё время: я её не люблю. Она его любит, а он любит Аглаю. И это он довёл ситуацию до края. Какая же тут идеальная нравственность?!

— Добро, которое не помогает?

— Да, кризис непротивления.

— В романе есть переживание героя, когда за несколько минут до казни он испытывает самое яркое впечатление жизни. Сам Достоевский испытал ложную казнь. Вот это стояние человека на краю и делает его роман незабываемым.

— Достоевский вообще, его тексты — разговор, в котором и тело, и дух. Это всегда какая-то критическая ситуация, где встречаются две высокие категории: телесное и духовное. Будучи одним из петрашевцев, Достоевский пережил казнь на Семёновском плацу, когда расстрел был заменён каторгой. И сама история романа, когда герой оказывается между разными состояниями, — попытка разгадать человеческое существо, поставив его в категорическую ситуацию выбора, необходимости совершить поступок, за которым неминуемо предательство, а несовершённый поступок — ещё худшее зло. Мышкин действительно идеален, он только что вылечился от своего заболевания, пришёл в этот мир новым и чистым. Но этот мир оказался до такой степени сложным, жестоким и нелогичным, что наш герой не может в нём существовать, не может реализовать ни одно из своих чаяний — он же со своей миссией пришёл — и гибнет. У кого-то я читал признание: я счастливый человек, потому что никому в этой жизни зла не причинил… Наш герой вполне мог быть одухотворён хотя бы такой идеей. Но и этого не получилось, развалилось в дым!

— Как буддистские монахи метут перед собой веничком, чтобы ненароком не наступить на живое существо.

— Да, этим, может быть, хорошо заниматься в монастыре, на горе. А вот оказаться в гуще событий, людей и характеров, как наш герой, — тут остаться чистым непросто.

— В одной из фестивальных поездок со спектаклем «Социопат/Гамлет», в интервью европейскому изданию, вы заметили: «Все мы немного Гамлеты». Статья вышла с таким заголовком. Теперь, получается, все мы немного Идиоты?

— Конечно!

— И эта бездна разверзается в каждом из нас?

— Мы как раз пытаемся найти в каждом, кто будет смотреть спектакль, того самого Мышкина, который остался то ли от детства, то ли сформировался во время сложных размышлений о том, что есть Бог, что есть Я и что есть Мир? Ни один человек не проходит мимо этих вопросов. Даже тот, кто их отрицает, получается, тоже задумывается над ними. К этим самым сокровенным мыслям и должен быть обращён наш спектакль.

— Достоевский пишет в «Идиоте»: в самые тяжёлые времена, когда общество погружается в хаос, человек особенно ощущает потребность в личном счастье, в личном комфорте.

— Наверное, да. Наше время, знаете, очень комфортное для драматургии. Поэтому практически любое произведение из классических текстов созвучно ему, сейчас это всё есть. Скажем, если бы мы с вами взялись переписывать «Идиота» в период застоя, когда был Советский Союз, не думаю, что его драматургия оказалась бы актуальна. Сейчас — да, мы такие противоречивые, что очень годимся для такого рода сюжетов. В спектакле есть и богатое семейство, и семейство, которое когда-то было состоятельным, — старая петербургская интеллигентная семья. Есть человек, который покалечен в детстве, — это Настасья Филипповна, чьё нелогичное поведение — результат изувеченной психики. Есть и представитель золотой молодёжи — Рогожин, молодой наследник огромного состояния. Наконец, сам Мышкин, метущийся в своих нравственных терзаниях. И все темы, которые даёт Достоевский в романе, всё это можно найти сейчас.

— 150 лет спустя после окончания романа...

Трикнижье «ХАОСА»

— Месяц остался до Международного фестиваля актуального театра «ХАОС», который придумал и воплощает «Старый дом». Что было раньше: рождение идеи фестиваля «ХАОС» или решение поставить «Идиота»?

— Сейчас это уже трудно сказать, да и не важно. Скорее, интересно, что на фестивале будут три спектакля по романам Достоевского. Это «Униженные и оскорблённые» Королевского драматического театра Дрездена, «Преступление и наказание» в постановке Константина Богомолова и наш «Идиот». Так что появилась целая тема фестиваля. И «ХАОС» превратился в порядок, который называется «Большой роман Фёдора Михайловича Достоевского».

— Ваш спектакль «Социопат/Гамлет» поездил по фестивалям, и мы знаем, как он был принят в других странах, — будет ли иметь резонанс «Идиот» в иноязычной аудитории?

— Думаю, что можно рассчитывать на ещё большее понимание и отклик. Тут есть и современная Россия, и Достоевский, которого любят на Западе. Есть вполне понятный и доступный текст. «Социопата», как оказалось, очень сложно переводить, потому что там сумасшедшая энергетика, плюс параллельно существующие текстовые слои. А здесь всё доступно.

— Тема религиозности в романе, как пишет Достоевский: «один не верит в Бога, а другой совершает молитву перед тем, как убить», — звучит сегодня действительно остро. Для Новосибирска тема религиозности особенная, я бы даже сказала, болезненная.

— Она болезненная не только для Новосибирска, но болезненна и актуальна для всего человечества. Поскольку, как мне кажется, мир переживает серьёзный кризис христианских ценностей. И есть ощущение, что мы находимся как бы в финале, или на закате глобальной христианской эпохи, об этом пишут разные философы современности. И это, конечно, сложный вопрос. Новосибирск со своей скандальной тангейзерской историей мне на ум не приходил, когда я занимался изучением материала к роману. Да и нет в «Идиоте» ничего антиклерикального или провокационного — во всяком случае, не больше, чем у самого Достоевского. Чтобы обнаружить проблему, мы должны выявить две точки зрения: за и против. И точка зрения, которая «против», если речь идёт о христианских ценностях, она всегда будет антиклерикальной, тем самым она подчёркивает наличие другой точки зрения. Так устроен мир, так устроен драматический конфликт. Многие этого не понимают и начинают видеть за этим позицию театра. Мы живём в мире, где всё что угодно можно назвать чем угодно, любую мысль передёрнуть.

Достоевский даёт нам обширное поле создать такую конфликтную среду — в частности, и на эту тему. Но хочется, чтобы зритель увидел: спектакль при всей своей сложности имеет жизнеутверждающую основу. Меня на самом деле очень волнует христианская тема, не буду распространяться по поводу своей личной религиозности. Искусство и театр вне этих тем. Мы только занимаемся исследованием того, что есть человеческий дух. Церковь и театр — рядом существующие институты, но лучше одним не переходить на сторону других, тогда всё будет хорошо.

— Ваши спектакли всегда откровение, несмотря на то, что тексты хорошо известны. И можно сделать что-то такое из «Вишнёвого сада», когда не только Лопахину приснится сон, но и всем, кто пришёл на спектакль… А в «Идиоте» для вас самого что является откровением?

— Мне кажется, это сильнее, чем и «Вишнёвый сад», и «Социопат». Тут много такого сокровенного, важного. Помимо того, о чём мы с вами уже говорили, это, к примеру, и размышление о любви. О её природе и крайних проявлениях. Кто кого любит — и на самом ли деле это можно назвать любовью.