Premier
В ближайшее время премьеры не запланированы!
Ольга Мухина: Все мои амбиции лежат в драматургии
18 january 2011Юлия Щеткова Новая Сибирь, 22.10.2010
Мухину по праву считают одним из самых загадочных современных драматургов. Ольга появилась в годы активного потребления драматургической чернухи, сорвалась в высокую поэзию и неожиданно для всех переплюнула своих коллег по цеху по пониманию и востребованности. Пишет Мухина мало («Любовь Карловны», «Ю», «Таня-Таня» — всего чуть больше пяти пьес) — и все больше про любовь. В медийные персоны не рвется. На требования текущей театральной конъюнктуры не откликается. В социум хронически не вписывается. Режиссерские прочтения собственных пьес принимает далеко не всегда. Однако новосибирским интерпретациям радуется, как дитя.
— Дебютировав, вы подписывались как Оля Мухина, затем появилось взрослое и официальное — Ольга Мухина. Какой вариант предпочитаете сегодня?
— Оля Мухина появилась благодаря тому, что один мой знакомый, распечатывавший текст моей пьесы на компьютере, набрал вместо «Ольга» — «Оля». Оттуда и пошло имя, в котором критики усмотрели кокетство. А недавно я была у экстрасенса — хотела как-то жизнь свою поменять. Экстрасенс с порога мне и говорит: «Ты не Оля, ты — Лавстория. Оль много, а ты — одна. И своим друзьям скажи, пусть они тебя тоже так называют, тогда у тебя и будет новая жизнь».
— Оля, женщина-драматург — профессия редкая. Проза — понятно, поэзия — само собой разумеется, а вот что может заставить молодую девушку пойти в драматурги?
— Мне повезло. Или не повезло. Стихи мне писать не было дано. Прозу — не нравилось. А у меня мама была театралкой — геолог по профессии, бредила театром. Она меня и направила. Я четыре года подряд пыталась поступить во ВГИК — то на сценарный факультет, то на режиссуру. Но меня даже до конкурса не допускали. Когда я уже решила для себя, что с кино покончено, и поступила в Литинститут, вдруг с каждой вновь написанной пьесой начала все больше влюбляться в театр. Теперь драматургия — единственное, что у меня есть, единственное, в чем лежат мои амбиции. Здесь я соревнуюсь! Здесь я лучше всех! Больше у меня амбиций нет — ни как у женщины, ни как у матери. Я, знаете ли, двоечница.
— Современная драматургия — это актуально?
— Современная драматургия — это модно. «Новая драма» вошла в моду и стала актуальной с легкой руки известного драматурга и театрального деятеля Алексея Казанцева. Он как бы открыл шлюзы. В принципе, сегодня современная драматургия — чистой воды фаст-фуд: каждый может прийти, написать и поставить. И если раньше театральной литературе было очень сложно пробиться, то сейчас, конечно, все двери открыты. Каждый сезон все ждут новые имена. И шансы есть у всех. Но заработать литературным трудом тяжело. Драматургия не может прокормить. Вот проза — опубликованная книга — приносит много денег. А театр — это такая роскошь, развлечение для богатых. Такой вывод я сделала для себя, поскольку я пьесами заработать не могу.
— Ну, если «новый Чехов» не может! Вас же так называли в Америке?
— Это была замечательная PR-история, которую придумал Джон Фридман. Он — известный культуролог, переводчик, благодетель всей нашей современной драматургии. Он перевел когда-то все мои пьесы, Клавдиева, братьев Дурненковых, теперь носится с Ярославой Пулинович. С его подачи к нам приехали американцы. И что-то там не складывалось с сотрудничеством. Они все время повторяли: «Вот если бы у вас был новый Чехов». А Джон взял и сказал им: «А новый Чехов в России есть. Это — Ольга Мухина». Он меня спродюсировал, приклеил мне ярлык. Американцы подхватили. Но в какой-то степени это соответствовало действительности: ведь Чехов у нас в крови. В конце концов, кто мои учителя — Чехов, Горький, Островский, Хармс?!
— В одном из интервью вы сказали, что можете писать только в одиночестве и только в своем маленьком домике в Подмосковье.
— Как говорил Стивен Кинг, у писателя для того чтобы нормально работать, должны быть три вещи — комната, дверь, которую можно закрыть, и безмятежное состояние. У меня из этого списка нет ничего. Последняя пьеса, которую я написала, называлась «Летит». Больше ничем порадовать не могу. После «Летит» мне пришлось много писать для сериалов, чтобы заработать.
— Кстати, о «Летит»: вы не просто написали пьесу, но еще и поставили ее. Решили освоить новую профессию?
— Может, я, конечно, кого-то насмешу, но я считаю, что я — прирожденный режиссер. Я всегда хотела в режиссуру, но как-то не сложилось. Восемь лет была замужем за кинорежиссером, думала, он мне поможет в этом — не помог. А тут такая история приключилась. Позвонил мне однажды один мужчина. Очень богатый. Высокопоставленный чиновник. Сказал, что прочитал мою пьесу, она ему очень понравилась, и он хочет, чтобы эта пьеса была сыграна для ограниченного количества людей на его дне рождения. Денег, сказал, даст сколько нужно. Авторские права оставит за мной. В творческий процесс вмешиваться не станет. Я этой идеей загорелась, все по-честному просчитала и поехала к нему. Думала, приеду и наконец-то займусь режиссурой. А вместо творческой работы начался бой, к которому я не была готова. Вокруг этих денег закрутились такие телки! Они так и норовили у меня эти деньги вытащить. Раньше я не работала с таким большим бюджетом, поэтому я была шокирована поведением людей: как меня обманывали, как воровали… Но спектакль в итоге мы сделали шикарный. Из последних сил, но сделали. И за него не было стыдно. Сыграли, правда, всего четыре раза. Дорого вышло. Антреприза, поэтому с меня брали деньги за все. Понимаете, мы думали, что сыграем спектакль, и его сразу же заметят, примут куда-нибудь, пригласят. Но пристроить спектакль никуда не удалось. Театральная общественность приняла нас в штыки. Писали, что еще один драматург полез в режиссуру, что это — манифест, что это — гламур. В общем, нас закидали камнями, хотя фанатов своих мы обрели. Спектакль посмотрели 1600 человек, и часть из них смеялась и плакала вместе с нами. Для меня история с постановкой «Летит» стала настоящей драмой, но я ее пережила. А от спектакля осталась только легенда.
— Сколько стоит в Москве поставить легенду?
— Тридцать тысяч долларов — это полный пакет. Но можно сделать и дешевле. Например, в «Театре.doс» можно вообще дешево сделать. Правда, «Театр.doс» — это своеобразный жанр. Не каждый зритель туда пойдет. Я знаю людей, которые ходят в театр, чтобы после него помыться, но я такой театр не люблю. И многие не любят. Мне, кажется, большинство людей приходят в театр, как в какую-то сказку. И в этой сказке люди не должны лезть на сцену в грязных ботинках. Право залезть на сцену вообще надо заслужить… Знаете, если бы меня спросили, чего я хочу, я бы ответила, что хочу быть услышанной и понятой зрителем.
— Возможно, у вас есть такой шанс со спектаклем «Таня-Таня».
— О! Эта поездка в Новосибирск и этот спектакль для меня — такой подарок! Москва горела, и я с детьми уехала на море. Телефон не работал, со мной невозможно было связаться. Возвращаюсь — звонок: «Приезжайте!» Не знаю, как у вас, а у нас в Москве кризис и все очень жестко, а тут все организовалось. Я приехала, а здесь еще один подарок — такая режиссура. Такие актерские работы. Шикарный мужской состав, Светлана Галкина — просто звезда. Я потрясена ее работой и всячески рекомендую новосибирским зрителям познакомиться с этой командой. Очень хочется, чтобы зритель получил удовольствие!
— Зритель получает удовольствие от просмотра, а драматург — от работы над новым произведением. Над чем вы сейчас работаете?
— Я начала писать роман «Жизнь — как фигурное катание». Про вечную борьбу за золото, про поиски счастья. Про девочку, у которой не было сапог, и она везде каталась на коньках — и в ночном клубе, и в магазине. Не знаю как у вас, а у нас в Москве все зимой покрыто коркой льда. И все люди — как фигуристы на этом льду. Еще я сейчас пишу для кино. Разрабатываю тему про одного мальчика, который погиб в Индии, — Жужжа. Его знала вся Москва. Его смерть всех потрясла. Мне нужна была история с крепким сюжетом, вот я ее и получила на день рождения. Он когда-то сказал: «Обо мне обязательно снимут кино». Это как раз и буду я. Сниму фильм, поеду к Роберту Редфорду на Sundance (крупнейший фестиваль независимого кино. — Прим. ред.) и возьму джек-пот.
— По-прежнему мечтаете снять кино?
— Я люблю кино. Мне нравится, что потом, после съемок, обязательно будет продолжение, а от спектакля остается только легенда. Это сродни тому, как буддийские монахи раскладывают мандалу — только закончили и пора уже разрушать. Но в этом своя жизнь и своя философия.
The article mentions:
perfomances: