Premier
В ближайшее время премьеры не запланированы!
ПРЕСВЯТАЯ АЛИСА СЕЛЕЗНЕВА И ЧУДОТВОРЦЫ ЧУК И ГЕК
28 may 2013Оксана Кушляева Петербургский театральный журнал
Проблема в том, что любое изречение, опубликованное в интернете,
мы принимаем на веру.
В. И. Ленин
В 2004 году Вячеслав Дурненков написал «Ручейник». Это история о том, как один журналист вдруг взял отпуск за свой счет и отправился из города в деревню за Верой и за Смыслом — святого поехал искать, о котором бабки твердили, только не нашел ничего, кроме маленькой секты, возглавляемой сбитым летчиком времен Великой Отечественной, которым и был выслан обратно в город. Маленькая пьеска, этюдик, кажется слишком линейной, вернее, слишком «прямолинейной», чтобы пригодиться в театре. Сколько еще похожих историй о нашем русском народном дауншифтинге, сколько пьес о сгинувших в провинции журналистах вышло потом, от «Острова Рикоту» Натальи Мошиной до «Технической неисправности» Константина Костенко. Здесь драматург Вячеслав Дурненков только разминает тему. И при том, что «Ручейник» о наживке и крючке, на которые можно поймать человека, ищущего чуда, как рыба червяка, в самой пьесе этого крючка не оказалось.
Однако какая же изощренная «рыбная ловля» — спектакль Семена Александровского, поставленный в театре «Старый дом»!
«Здравствуйте, русские люди! Православные! Я обращаюсь к вам! Вчера я разговаривал с Богом! С нашим русским Богом! Вы можете не верить мне! Вы думаете, что я сумасшедший! Но это не так! У меня есть доказательство! Вот оно! Я записал разговор с Богом! Люди! Православные! Мне надо уехать в Воронеж! Дайте, кто сколько сможет! В России жить — не в тапки гадить! Помогите, кто сколько сможет!» — повторяют актеры в микрофон, сначала безлично, потом добавляя тексту ритма, музыкальности, микшируя слова с электронной музыкой, превращая речь привокзального сумасшедшего в отличный клубный трек.
На одном из трех разместившихся на сцене экранов нам отмечают на карте путь от Воронежа до Москвы, на другом проигрывается ролик из Youtube с залихватски танцующим бомжом, на третьем — еще что-то, но я не успеваю заметить, не успеваю — не значит, что все это не влияет на мое сознание. Если представить, что сидишь в интернете, ищешь информацию по интересующей теме, вводя запрос и открывая попавшиеся на глаза ссылки (иногда необходимые, а иногда просто любопытные), при этом косишь глазом во включенный телевизор и еще на телефон, потому что ждешь звонка, то можно понять, что такое спектакль «Ручейник». Это идеальное для современного человека действо, виртуозная игра со зрительским восприятием. В «Ручейнике» никто тебе не навязывает объекты внимания: можешь слушать разобранный и перемонтированный текст пьесы или, наоборот, сосредоточиться на картинке. Перед нами бесконечное поле коннотаций к словам «святой», «чудо», «вера».
Большая сцена театра. В левой кулисе несколько рядов для зрителей, все остальное— рабочее пространство спектакля «Ручейник», именно рабочее: оно производит впечатление лаборатории для опытов и исследований.
Центр композиции — письменный стол. Здесь есть проекторы разных времен: один — для старомодных прямоугольных слайдов в белых рамках, другой, более современный, может транслировать на экран любые документы, фотографии, записки и даже финальные титры. На столе — несколько маленьких видеокамер, иногда они выхватывают изображение какого-то объекта и транслируют его прямо на экран, направляя наше внимание, а на других объектах глаза фокусируются сами. Я, например, заметила фотографию удивленного младенца (он уже мелькал на экране в спектакле Александровского «Иллюзии»), заинтересовалась круглой жестянкой с изображением героев «Ну, погоди!» (Монпансье? Нет, старая пленка с мультфильмом), увидела часть заглавия книги: «Анархия…», пыталась рассмотреть какой-то советский значок и пыльные папки «Дело №…». Могла и увидеть и запомнить совершенно другие предметы, благо выбор большой.
Авторы спектакля, в которые здесь совершенно на равных можно записать режиссера Семена Александровского, художника Константина Соловьева и режиссера мультимедиа Наталью Наумову, монтируют текст пьесы таким образом и помещают в такой аудиовизуальный контекст, что он превращается в псевдодокументальный детектив. Пока я выясняю, куда, зачем поехал журналист Андрей, какого неведомого святого, волшебника или просто шарлатана он встретил и вернулся ли назад, пока складываю в единый сюжет разрозненные факты, которые мне подбрасывают создатели спектакля, моим сознанием легко управлять. И показав на пожелтевшей бумаге номер архивного документа, включив якобы диктофонную запись проповеди святого старца, легко выдать этот вымышленный сюжет за реальный.
Молодые актеры Олеся Кузьбар, Анатолий Григорьев, Евгений Петроченко, Сергей Дроздов, Яна Балутина и Светлана Марченко читают текст документов и расшифровок с диктофона, меняют слайды, управляют камерами и проекторами, задают ритм, то есть помогают играть свою роль главному герою этого спектакля — пространству. Еще до начала спектакля звучит текст энциклопедической статьи о ручейнике, личинке мотыля, живущей только в чистой воде. Именно эта ничем не примечательная личинка и есть лучшая наживка для рыбалки. Ручейник упоминается в пьесе один раз, спектакль же постоянно возвращает нас к этой чудесной наживке. На экранах появляются страницы с запросами в Яндексе, энергичная стрелочка проворно бегает по разнообразным ссылкам о ручейнике, открывает и просматривает их. Ручейник нам важен и не важен одновременно. Понятно, что зритель здесь выступает в роли рыбы, но как же нас поймают на крючок, если игра ведется в открытую, как заставят проглотить наживку? Однако в этом спектакле, что ни «проглотишь» — все наживка. Он создан из ловушек, крючков и приманок. Он о том, во что мы верим, что заставляет нас верить, и о том, из каких составляющих складывается наше ощущение сверхъестественного. Когда я говорю «наше», я имею в виду людей, часть жизни которых связанна с культурой и ценностями советской эпохи, а другая, значительная, — с постсоветским настоящим.
Что такое «русские люди» и во что они верят? Вдруг после всех энциклопедических сведений, статистических данных, карт и схем на экране появляются гайдаровские персонажи Чук и Гек и кумир двух, а то и трех поколений детей Алиса Селезнева. Вот оно — чудо. Препарат «Алиса» действует безотказно и безоговорочно признается всеми как нечто сверхъестественное, как основа нашей веры в Него.
Этот детектив в поисках наживки «ручейника» привел нас к девочке, рассказывающей советским детям, какое великое будущее их ждет. Алиса Селезнева и Чук с Геком, бегущие навстречу отцу-полярнику, — это вечные коды, запрятанные в нашем подсознании. Отрывки из этих фильмов автоматически вызывают слезоотделение в зрительном зале и в результате грамотного монтажа с текстом пьесы заставляют и нас загрустить об отсутствии мудрого старца, сбитого летчика, органично соединяющего в своей образной речи Библию с летным уставом. Вера русского человека в трансцендентное составлена из разнородных элементов: советских, православных, языческих, кино- и литературных, но главное — на спектакле обнаруживаешь, в какой странной иерархии находятся эти элементы.
The article mentions:
perfomances: