Расскажи про себя

Premier

В ближайшее время премьеры не запланированы!

11 may 2018
Анастасия Чернышова Сиб.фм

Постановку «Старого дома» Sociopath/Гамлет, шокировавшую зрителей в конце марта, продолжают с успехом показывать в театре и возить на гастроли. Труппа и режиссёр получают новые отзывы. Режиссёр спектакля Андрей Прикотенко рассказал корреспонденту Сиб.фм, какой отклик получил он и о чём думал, когда ставил в зале клетку и предлагал актёрам самим писать себе реплики.

Андрей Михайлович, какими были Ваши ожидания, когда только начинались репетиции спектакля? Вы надеялись на восторг зрителей?

Область моих ожиданий не лежит в плоскости чьих-то восторгов. Восторги — это некая приятная составляющая другого процесса. Однако наши задачи более взрослые. И те, которые я перед собой ставил — они выполнены.

Это лежит в области композиции спектакля, эмоционального взаимодействия с артистами, возбуждения их творческого потенциала, сбора энергии внутрь спектакля и выстраивание со зрителями внятного диалога несмотря на то, что тут такой многоплановый, многослойный спектакль.

Некоторые актёры сами писали тексты для спектакля. Это было частью замысла и как-то должно было повлиять на их игру?

Это в процессе репетиций как-то вылилось. Стало известно, что ребята могут сами — почему бы и нет. Мы вообще, ещё до того, как начали репетировать этот спектакль, с ребятами собирались и беседовали на тему того, чтобы они сделали творческий вечер по современной поэзии. Такой был момент.

Из чего я сделал вывод, что к этому есть вообще некое притязание у людей. И вообще, артисты внутри театра много чем хотят заниматься. Эти хотят заниматься единоборствами, понимаете ли, другие с детьми работают, четвёртые поэзию пишут, те петь хотят и так далее. И почему-то всё это расходится по каким-то сторонам. И вот моя задача была собрать в театре их потенциалы творческие.

Вот они умеют писать стихи. Очень хорошо — давайте, напишите для спектакля. Или умеют бороться. Почему это где-то должно быть? Давайте у нас сделаем это? Вот здесь вот, в нашем спектакле — так, как вы по-настоящему хотите. Вот они и делают. И это очень важный момент.

Интрига все равно присутствовала? Актёры заявляли о своих талантах и желаниях, а вы принимали? Или не принимали?

Я всегда принимаю какие-то творческие предложения. Как минимум, всегда отношусь к ним уважительно. У меня нет такого элитарного ощущения, «только я и всё». Я скорее должен сорганизовать творческую деятельность многих людей, как менеджер.

То есть, вы не диктатор?

Вообще не диктатор! Категорически. Никогда не был и нет.

Как вы работали с пространством в спектакле? В Новосибирске ничего подобного ещё не было.

Я бы на месте новосибирцев не привязывался к так называемому классическому расположению, потому что оно не совсем классическое.

Чего оно классическое? Вот мы всё награждаем это понятие званием гениального варианта. Не греческое расположение театра, хотя оно было гораздо раньше изобретено, чем то, что мы с вами в Новосибирске за классическое принимаем. Такой театр появился только в XVI веке. А до этого как люди жили две тысячи лет истории театра? Жили же как-то.

Мне кажется, современное пространство вообще уходит от каких бы то ни было штампов. В частности, от греческого театра, от театра Бёрбеджа. Современная тенденция вообще тяготеет к ощущению театра как пространства, у которого не существует границ, некоему космическому ощущению. Мне кажется, это более органично для театра.

Почему?

Потому что в это пустое, как говорит Питер Брук, пространство вы можете поместить любой мир. Можно сюда поместить мир классического театра, мир греческой трагедии в амфитеатре. Можно сюда поставить решётку, сетку и поставить в ней всё, что вам заблагорассудится. Театр занимается всего-навсего тем, что сочиняет и организовывает новые миры. И это самое интересное.

И чем больше у театра есть возможности организовывать новые миры, тем лучше ваши впечатления о нашем пространстве.

Так что современный театр — это просто абсолютная пустота, космос безграничный, внутри которого мы с вами организуем новые интересные миры.

Даже такие, где Гамлет с айфоном?

Мы хотели скрыть сначала, что это Гамлет. Что в нём такое большое количество аллюзий на тему этого сюжета. И тут нам стало понятно, что мы всё равно это скрыть не можем, это и выгодно нам. И перестали скрывать.

Трагедия Гамлета — это классический сюжет. Сколько поколений вы нанизали на сюжет спектакля, чтобы он читался зрителями разных возрастов?

Не об этом голова думала в этот момент. А о том, о чём он там говорит, он размышляет там о каких-то нравственных проблемах. Вот ровно вокруг этих проблем голова и думала. Потому что, если делать про поколение — про поколение не получится. Расскажи про себя. Кто ты такой? Что тебя волнует? И это самое сложное.

Это гораздо сложнее, чем озадачиться вопросом, какое у нас поколение или рассказать про Дональда Трампа или Владимира Путина. Про Владимира Путина или Навального вообще никакого ума не надо рассказать. А ты про себя расскажи — что тебя волнует, положа руку на сердце. Что для тебя правда, отчаяние, предательство. А что такое подвиг для тебя? Если меня какие-то вопросы мучают, они меня волнуют, тогда они будут волновать и тех людей, которые придут смотреть, а значит, будет и про поколение. Человек, который создаёт, не думает, про поколение это или не про поколение. Надо, мне кажется, скорее пробиваться к себе.

Получается, самое надёжное и самое сложное — это взгляд изнутри, из себя?

Наверное. На себя тоже можно по-разному посмотреть: и сверху, и снизу, и сбоку.

Почему вы решили именно в Новосибирске провести этот эксперимент?

Я не собирался никаких экспериментов проводить. Мы ставили очередной спектакль и всё. Это абсолютно классический спектакль, махровый. Есть какая-то область измышлений на тему этого сюжета, измышления с пространством.

Однако в Новосибирске постановку восприняли как раз как что-то новое. У зрителей поломались всё же какие-то рамки...

Это, скорее, область измышлений, а не эксперимент. Мне становится одинаково страшно, когда говорят «классика» и когда говорят «эксперимент». Как говорит персонаж в спектакле, тебя сразу награждают какими-то штампами и понятиями, внутри которых ты невольно должен оказаться.

А я претендую на то, что у меня есть некий живой импульс размышлений о жизни. О театре, о людях, о себе. Зачем мне себя втискивать в рамки того, что я «эксперимент» или я «классика». Я не хочу ни того, ни другого.

А чего хотите?

Я хочу, и мне удалось донести размышления нас сегодняшних о себе, о людях, о сюжете этом великом классическом. О том, чем он является сегодня. Вот это, мне кажется, нам удалось.

Тем не менее, какой-то отклик от зрителей вам удалось получить?

Да, отклик мы получили хороший, важный. Нам рассказывали о том, что в нашем Sociopath мы получили образ героя нашего времени, из чего он состоит. Одна зрительница мне говорила, что раньше её героем был Данила из фильма «Брат», а сейчас для неё герой — наш социопат. Значит, удалось попасть в какие-то точки, нравственные в первую очередь, проблематику сегодняшнего человека.

Для чего вам важны были отклики?

Для меня лично для того, чтобы дальше думать о том, что делать, для артистов, чтобы они могли играть этот спектакль, понимая, на что они могут настраиваться, на какой диалог. Зрители во многом диктуют наш выбор, так что это такая вот, взаимная связь.