«Сережа очень тупой» в театре «Старый дом»: Нужна ли абсурду метафизика?

Дмитрий Данилов, известный многим как прозаик и поэт, драматургией занялся относительно недавно. На данный момент он автор трех пьес и одного оперного либретто. Но уже после первых текстов он стал одним из самых успешных российских драматургов последних лет: число постановок по всей стране множится, спектакли идут в том числе в театре «Практика» и «Мастерской Петра Фоменко», пьеса «Человек из Подольска» принесла автору «Золотую маску-2018» в драматургической номинации.

Одна из премьер сезона в «Старом доме» — спектакль Никиты Бетехтина по пьесе Данилова «Сережа очень тупой». Сюжет ее удивляет своей простотой и абсурдностью. Программисту Сереже (Тимофей Мамлин) звонят и сообщают о посылке на его имя. Курьеры говорят, что будут у него в течение часа. Так и происходит: три курьера (Анатолий Григорьев, Леонид Иванов, Виталий Саянок) входят в дом заглавного героя и проводят у него ровно час, разговаривают о жизни и работе, поют песни, играют с ним в «Города». Под конец появляется жена Сережи Маша (Валентина Ворошилова), поит гостей чаем, те отдают посылку и уходят. Маша настойчиво и без объяснений требует от Сережи выбросить посылку подальше от дома, не открывая. Герой, судя по всему, следует совету жены, таинственная коробочка выносится из дома, жизнь Сережи и Маши возвращается в обычное русло.

Кажется, что простор для режиссерских интерпретаций в этой пьесе заложен огромный, весь ее каркас составляет сеть несостыковок и умолчаний. Что это за странные курьеры? Что было в посылке и кто ее отправил? Почему Маша так себя ведет? Каким тайным знанием она обладает? Почему Сережа спокойно и без вопросов выполняет ее требования, хотя поводов насторожиться и забеспокоиться у него за последний час было предостаточно? Но в то же время работать с ней, судя по всему, трудно, ведь кажется, что пьеса — сплошное умолчание. Ничто в ней не реализуется до конца, абсурд не является тотальным и пронизывающим все, он приходит в гости к герою на час, а потом совершенно спокойно уходит. Градус безумия нарастает постепенно, но в конце снижается очень резко. Сережа ничего не понимает, никак не изменяется, не совершает никакого поступка. Мы видим, что Сережа и его жизнь как будто являются ареной борьбы неких таинственных сил, но сам он этого не осознает. Но при этом ничего трагичного в том, что он этого не осознает, на самом деле нет. Возвращение Сережи и Маши в рутинную обывательскую жизнь — это не катастрофа и не спасение. Это абсолютно ординарное и как бы ничего не значащее событие. Таким образом, пьеса не предполагает никаких ответов, никаких посланий. В любую жизнь может ворваться нечто — вот и все, что в ней вроде бы ясно проговорено. И как построить вокруг этого текста внятное режиссерское высказывание, сохранив в полной мере его звеняющую недосказанность, — это большой вопрос.

Как справляется с этой задачей Никита Бетехтин? Он пытается если и не «досказать» что-то, о чем умалчивает пьеса, то, по крайней мере, продемонстрировать, что у всего абсурда в этом действии есть серьезное метафизическое основание и (возможно) единственная правильная интерпретация. Так, таинственные курьеры в спектакле — полностью в белой униформе, на которой есть лишь синие нашивки с именем и группой крови (и синие буквы на спине, название фирмы). Даже на ногах у них — что-то вроде белых бахил. Хотя герой и должен быть смущен и напуган их появлением, впечатления настоящей опасности они не производят. Они похожи на добрых ангелов-хранителей, у которых все под контролем и которые принесли поистине благую весть. Даже в тот момент, когда Сережа пытается выпроводить курьеров насильно, схватив одного из них за руку, те останавливают его очень мягко и изящным — как у мастеров кунг-фу из боевиков — движением усаживают в кресло. В этом чувствуется лишь проявление мягкой силы, желающей добра, и нет никакой грубости. Почти все, что происходит до прихода Маши, скорее смешно, чем страшно. Час пребывания курьеров не растягивается, как может показаться при чтении пьесы, в бесконечную медленную пытку абсурдом, а идет в спокойном темпе. На протяжении этого часа происходит несколько ритмических сбоев (когда герои берут длинную паузу или курьеры начинают петь), но они как раз и не позволяют действию стать вязким, тягучим и пугающим. В дальнем углу сцены висят часы (вообще часов на сцене довольно много, но идут, кажется, только одни), и по ним можно заметить, что паузами и пением отмеряются примерно равные промежутки времени. Это тоже создает впечатление, что за всем абсурдом стоит сила могущественная, но скорее упорядочивающая. Кажется, что образы курьеров специально выстроены именно так, чтобы убрать из них все намеки на хаотичное и трикстерское. Когда они рассказывают о вызове, во время которого пришлось хоронить клиента, встают и начинают петь панихиду, это тоже звучит возвышенно и не похоже на насмешку. Панихида звучит настолько убедительно, что нисколько не сомневаешься в том, что у курьеров из «Службы доставки» есть власть над душами умерших и этой властью они пользуются исключительно во благо.

Еще два момента из беседы Сережи с курьерами отмечены в спектакле особо (паузами, светом, сменой темпа). Первый — короткий разговор о вере в Бога, который случается, когда один из курьеров замечает старую икону на полке. В это время фразы немного растягиваются, на икону падает свет, нам как бы дают понять, что приоткрывается завеса над чем-то сверхъестественным и светлым (зрители с первых рядов даже говорят, что в этот момент видно, как икона начинает «мироточить»). Второй — и самый впечатляющий — когда курьеры поют «казачью песню». Возможно, все дело в тексте этой песни (она о том, как герой с самурайским хладнокровием разрушает свой привычный уютный мир: убивает жену, сжигает дом, проклинает Родину, наконец, убивает себя), но в этот момент образ «светлых ангелов» — намеренно или нет — разрушается. И только во время исполнения этой песни скрывающееся за образами курьеров метафизическое начало предстает жутким и бесчеловечным (не намеренно жестоким, но предельно безразличным к человеку).

В некотором смысле неожиданно в спектакле «Старого дома» решен образ Маши. Так, во время беседы с курьерами за чаем на кухне она после каждого простого вопроса о себе (где училась, кем работает) «подвисает», пристально глядя мимо всех в сторону зала, словно рассматривая каких-то блуждающих там демонов или духов, и только потом дает ответ. Когда же курьеры, наконец, уходят и они с Сережей остаются один на один с посылкой, Маша выглядит напуганной, она вжимается в стену и дрожащим и срывающимся голосом просит мужа унести коробку подальше от дома, не открывая. Хотя все указания, которые она дает Сереже (тщательно вымыть с мылом руки и ухо, которое он прикладывал к посылке, положить в пакет, ни в коем случае не задев посылкой саму Машу, отнести минимум на двести метров от дома), похожи на строго выверенную последовательность магического ритуала, сама Маша не похожа на могущественную ведьму, у которой все под контролем. Она не заклинает и не гипнотизирует мужа, но просит его исключительно испуганно и жалобно. Когда Сережа уходит и Маша остается одна, произнося свой длинный ритмически выверенный монолог с многочисленными повторениями однотипных коротких фраз, она, словно придавленная какой-то силой, лежит на полу, держится за низ живота, тяжело дышит и говорит в потолок (некоторых слов из монолога при этом не слышно, она обращается не к зрителю, а к чему-то по ту сторону мира). Во время этого монолога постепенно гаснут расположенные вверху авансцены четыре экрана (на них на протяжении всего действия транслировалось изображение с камер видеонаблюдения: подъезд, место, где работает Маша…) и на них появляется надпись «No signal». В целом экраны задействованы в постановке мало: в подъезд периодически заходят (и выходят из него) не имеющие отношения люди, изображение пропадает на монологе Маши и вроде бы вновь появляется с возвращением Сергея домой. По сути, они в первую очередь напоминают нам об иллюзии контроля, который Сережа и Маша чуть было не утратили.

Последняя сцена, в которой Сережа и Маша возвращаются к обычной жизни, проходит совершенно спокойно. Все как будто бы уже завершилось в тот момент, когда Сергей переступил порог квартиры, возвращаясь без посылки. Не похоже, что Маша как-то специально пытается поскорее увести разговор от странного происшествия и сменить тему, они переходят к обсуждению заказчиков и банковских приложений как бы естественно. Опасность уже миновала и забыта. Высшей точкой напряжения была сцена с придавленной к полу Машей, и выход из нее оказался действительно резким, практически мгновенным.

Судя по всему, постановщики часто хотят «разгадать тайну», скрытую в пьесе Дмитрия Данилова. Или, вернее, придумать свой ответ на вопрос о том, что лежит в загадочной коробке (свой ответ был у Михаила Угарова, режиссировавшего читку пьесы на «Любимовке», наверняка он есть и у других), и сделать этот подразумеваемый ответ центром своей режиссерской интерпретации. Нельзя точно сказать, какой ответ дал себе Никита Бетехтин, но нас словно подталкивают к мысли о том, что в посылке — некое «чудо» (курьеры в белой «ангельской» униформе, особый акцент на иконе). Возможно, «чудо», как-то связанное с деторождением (на это может намекать реакция Маши, поза, в которой она читает свой монолог, в конце концов, и форма курьеров не просто белая, на ней также есть и «медицинский» знак в виде нашивки с группой крови). Но кажется, что попытка найти или придумать ответы на вопросы, которые в пьесе принципиально подвешены и никакого разрешения не подразумевают, приводит к тому, что постановка неизбежно получается менее сложной, чем драматургический текст. Как только появляется малейший намек на то, что безумие сценического действия может быть чем-то оправдано, может иметь под собой скрытую, но доступную внимательному зрителю метафизическую причину, оно тут же перестает быть по-настоящему безумным. И в этот момент начинает шататься весь каркас действия, не происходит той возгонки напряжения, которую ощущаешь, читая пьесу. Вряд ли постановщик хотел этого напряжения избежать нарочно, он сам употреблял среди прочих слово «триллер», определяя жанр спектакля. Просто это напряжение испарилось, так как подпитывалось оно именно полным отсутствием надежды на разгадку, разбросанными кусочками смысла, которые нельзя собрать в целое.

Возможно, пытаться для себя решить, что находится в посылке, — это вообще плохая идея для всякого, кто работает над сценической интерпретацией этой пьесы. Элементарная интрига — это крючок, на который драматург легко ловит читателя и на который вовсе не обязаны «ловиться» режиссеры и актеры. Удержавшись от этого первого порыва, можно увидеть, что в «Сереже…» отношения между действующими лицами не менее интересны, чем отношения каждого из них с таинственной посылкой.

The article mentions:

• Серёжа очень тупой