Premier
В ближайшее время премьеры не запланированы!
Три возраста любви и слез
18 january 2011Ирина Ульянина Страстной бульвар, Выпуск № 10-120/2009
В центре сцены – квадратный подиум с интерьером скромно, стандартно обставленной комнаты: диван, круглый стол, старый холодильник и ковер на полу. Единственная белая стена с дверью служит экраном для видеопроекций, на ней то снег, то дождь, кружение опавших листьев или полет по небу над Витебском влюбленных героев – их фотоизображения вставлены в знаменитое полотно Марка Шагала. (Прием с иллюстрирующими пейзажами настолько не нов, что воспринимается досадным штампом, равно как и часто тиражируемая картина Шагала.) Скупая сценография Маргариты Мисюковой оторвана от каких-либо конкретных эстетических систем и имеет отношение к обезличенной бытовой культуре.Комната подобна отметке «ноль» на оси координат, в ней можно разыграть все, что угодно, включая сказку о курочке Рябе. Костюмы, выполненные также Мисюковой, логически продолжают установку на усредненность – герои экипированы в нечто серо-буро-коричневое, немаркое, практичное. Впрочем, и в пьесе социальный статус персонажей никак не выявлен, за исключением Кати, работающей проводницей поезда «Москва-Владивосток», а потому в среднем возрасте одетой в железнодорожную форму. И для самой истории любовного треугольника не важно, кто кем работает, важны лишь чувства, как и заявлено в эпиграфе из арабского философа Кара аль Музани: «Не пытайтесь объяснить время логическим путем, времени, как такового, не существует. Есть две вещи: любовь и любовь». В этом смысле нивелированность пространства и костюмов, заданная художницей, вполне оправдана. Созданную ею атмосферу пресности бытия должна бы раскрасить, расцветить яркость отношений; неброские фасоны предполагают индивидуализацию персонажей через способы актерского существования, чего, увы, не произошло.
На авансцене выставлены стойки с микрофонами, в которые герои произносят исповедальные монологи, а человек в костюме конферансье транслирует ремарки. Опытный заслуженный артист России Леонид Иванов почему-то с конферансом не справился: мало того, что вещал с равнодушием, монотонно, так еще и сбился, перепутал эпизоды, что, естественно, снизило накал действия и вызвало вопрос: а нужен ли был вообще комментатор событий, если ему эти события глубоко неинтересны?
Как известно, «Валентинов день» написан Вырыпаевым по мотивам тенденциозной для конца советской эпохи драмы «Валентин и Валентина» Михаила Рощина, созвучной с программным стихотворением Степана Щипачева: «Любовью дорожить умейте, с годами дорожить – вдвойне». Автор не случайно дал пьесе подзаголовок «мелодрама с цитатами в направлении примитивизма» – стилистика его реплик подсказывает особую манеру игры, чистоту и наивность мировосприятия, особенно в первой части, происходящей в 70-е годы, где Валентину, Валентине и разлучнице Кате было всего по 18 лет. Премьерному спектаклю удалось передать аромат времени благодаря калейдоскопу узнаваемых, эмоциональных мелодий – тут и тема из фильма «Шербурские зонтики», и хит «Листья желтые над городом кружатся», и другие (музыкальное оформление Андрея Кротова). Но главное – удалось достоверно воссоздать нравы поколения, способного на бескомпромиссность, беззаветность в любви.
Замечательно придуман и сыгран эпизод, в котором Катя (Яна Балутина), сообщая Валентину, что едет на свадьбу в деревню, выдергивает шпильку из прически, распуская длинные блестящие волосы. Задорно топает каблучками, выдавая дробушки под казачью плясовую «Маруся, раз, два, три калина». Минута сценического действия сообщает о девушке, отважившейся соблазнить чужого жениха, едва ли не больше, чем ее пространный монолог о прелестях плавания в пруду. И в целом Балутина оказалась самой выразительной из троицы юных персонажей. Валентине Анастасии Паниной было попросту нечего играть, кроме страстных поцелуев, укрощенных робостью, – она только и делает, что целомудренно отбивается от попыток Валентина забраться ей под платье. Героя, сведшего с ума двух девушек, играет Сергей Дроздов – новое приобретение «Старого дома», актер, приглашенный из труппы пермского театра «У моста» на главную роль в спектакле «Калека с острова Инишмаан» – ее он исполняет неподражаемо, а здесь вдруг обнаружились проблемы с владением голосом. Валентин у Дроздова порывист, гибок и прыгуч, как пантера, с отправлением основного инстинкта у него все в порядке, однако сиплые, срывающиеся модуляции отнимают у его персонажа абсолютно необходимую мужественность.
Режиссер Зайкаускас разложил роли в трех возрастах на три исполнительских состава, и это обстоятельство обусловило многие несостыковки. Кастинг явно слабоват – никто ни на кого не похож ни внешне, ни по темпераменту. Например, юная Валя – хрупкая, нежная блондинка Панина – абсолютно не похожа на суховатую Наталью Пивневу, сыгравшую 35-40-летнюю Валентину, и уж вовсе не похожа на брюнетку Халиду Иванову, которая воплотила безумно уставшую 60-летнюю женщину. В ней нет отблеска былого огня, своими интонациями, тормозящими темпоритм, героиня сообщает лишь «как вы мне все надоели». Народная артистка РФ откровенно сочувствует самой себе и совершенно не передает поглощенность любовью, ставшую смыслом жизни. Зато она очень убедительна и органична в состоянии ненависти, злобы – в сценах с ружьем, из которого стреляет в соперницу. Гораздо обаятельнее Татьяна Шуликова, наделившая образ спившейся Катерины легким отношением к тяжким обстоятельствам бытия, готовностью хохмить, смеяться, когда хочется плакать. Актриса несколько пережимает, сгущает комические краски, излишне бравирует, но наблюдать за ней намного интереснее, чем за Ивановой, произнесшей и финальный монолог так, что ее слезы казались глицериновыми. Вообще, где есть любовь, там, естественно, не обходится без слез. На сцене плакали все и, если принять за критерий искренность плача, то он удался только красавице Яне Балутиной, очень точно понимающей художественные задачи, сумевшей передать внутреннее развитие своего образа.
Отсутствие проникновенности в финальном монологе восполнил музыкант Романов, сыгравший фугу Баха, – его баян звучал многоголосо и мощно, как орган. Кстати, и первое действие завершило его соло с произведением Астора Пьяццолы о метаниях души, оказавшееся более емким, чем некоторые ранее произнесенные слова. Режиссер включил в полотно спектакля коллективный метафорический образ – пятерку дворников, которых Маргарита Мисюкова нарядила в черные ушанки и телогрейки и снабдила контрастно-белыми, сияющими крыльями. Эти ангелы – отнюдь не хранители, не спасители, а подобие неумолимого рока, своеобразные часовые любви. Они поднимают персонажей на плечи и вносят в неизбежность испытаний: «случилась любовь, и началась война», как и сказано у Вырыпаева. Эти ангелы тоже подкупают правдивостью: на Бога надейся, да сам не плошай.
The article mentions:
perfomances: