Премьера
В ближайшее время премьеры не запланированы!
Дождь внутри. «Элементарные частицы» на «Золотой маске»
18 апреля 2016АЛЛА ШЕНДЕРОВА KOMMERSANT.RU
Если рассуждать в стиле 1960-х, заданном самими «Элементарными частицами», то Семен Александровский — физик и лирик в одном лице: его спектакли сделаны на стыке театра и научного исследования. В «Присутствии», поставленном два года назад в Театре на Таганке, он анализировал метод Юрия Любимова, доказывая, что знаменитый «Добрый человек из Сезуана» — не что иное, как по секундам выверенный балет. В «Топливе» (см. “Ъ” от 18 ноября 2015 года) — умудрился превратить монолог создателя программы FineReader физика Давида Яна в современную исповедь о смысле жизни.
«Элементарные частицы» — попытка проанализировать, чем был новосибирский Академгородок. Вернее, так: чем он мог стать. Две актрисы и три актера беседуют в гостиной 1960-х: лакированный стол на тонких ножках, типичные стулья, чайный сервиз в горошек. Стен нет: сбоку к оазису интеллектуалов подступает сосновый лес. Причем художнику Алексею Лобанову в данном случае удается не только вырастить на сцене сосны («Не я в лесу, а лес во мне» — известная строчка Олега Чухонцева), но окутать их таким лесным светом, что поневоле ждешь, не пойдет ли в зал запах сырой тайги и не полетит ли злая сибирская мошка. А тут еще замечаешь на ветке портативный транзистор, забытый неведомым каэспэшником.
В глубине — экран, как черно-белое зеркало отражающий тот же лес и гостиную, но пустую. Люди появляются на экране не сразу, а по мере того, как они начинают рассказывать о будущем Академгородка: ведь утопию надо сначала придумать, потом уже она обрастает конкретными чертами. Скрытые микрофоны придают голосам то особое, специфически-приподнятое звучание, какое можно услышать в архивных записях тех лет. Как всегда у Александровского, каждый формальный прием становится частью содержания. Но «Элементарные частицы» дают повод говорить о новом даже для него и редком в нашем театре единстве режиссера, художника и драматурга.
Любая фраза каждого из пяти актеров написана в будущем времени. Звучит это примерно так: «Привезут ковры, кинут на снег. Я посмотрю и отойду. Бухгалтер спросит: “Почему не берешь?” — “Денег нет”.— “Бери — я потом из зарплаты вычту”. Потом мы продадим ковер и всей семьей поедем отдыхать».
Зачем драматург Вячеслав Дурненков, написавший текст на основе документов и интервью с жителями Академгородка, строит фразы именно так, понимаешь после того, как случается перелом. Когда герои рассказывают о знаменитом «Письме 46» (в начале 1968-го 46 ученых Академгородка настолько верили в торжество советской демократии, что подписали открытое письмо в защиту Галанскова, Гинзбурга и других диссидентов), меняется не только тон — с приподнятого на сдержанно-оправдывающийся. Не только свет: солнечный лес окутывает хмурое марево, и вот уже на сцене льет дождь. Не только костюмы: стиляги-шестидесятники прячутся в безликие дождевики. Меняется сама грамматика: каждая фраза теперь произносится в прошедшем времени. Настоящее для советской утопии так и не наступило.
К финалу протокольные формулировки об «иностранных агентах», воспользовавшихся «Письмом 46», кажутся уже неприятно современными. А бесконечный дождь внутри гостиной все больше напоминает кадры из «Соляриса» Тарковского — его персонажи тоже выбирали между наукой и нравственностью, а дождь заменял слезы главного героя.
У спектакля есть и постскриптум, который можно понимать двояко: в записи звучит диалог двух подростков, один из которых свыкся с вечным дождем, другой намерен повлиять на погоду, изменив угол наклона земной оси. «Ладно, что мы здесь сидим — пойдем…» — говорит наконец один. То ли тот, кто понял — надо плюнуть и уйти от этого дождя подальше, то ли другой — уверенный, что земную ось еще можно поправить.
В статье упомянуты:
спектакли: