«А в жизни он тоже дурачок?»

Premier

В ближайшее время премьеры не запланированы!

09 august 2022
Наталья Лавринович Коммерсант

Актера новосибирского театра «Старый дом» Тимофея Мамлина в Северной столице знают не только как удивительного артиста, но и как фотографа. Год назад в сотрудничестве с куратором Анной Галеевой Тимофей представил проект «Внутри стеклянного шара», основанный на фотографиях с репетиций спектакля «Петерс». Потом были popup-выставки в петербургских ТЮЗе и галерее «Дичь», посвященные «Анне Карениной». Да и сентябрьскую премьеру Андрея Прикотенко, «Пульчинеллу», скорее всего, ждет тот же фотомаршрут.

— Как давно вы фотографируете?

— Я начал заниматься фотографией внутри театра. Это были репетиции спектакля «Петерс» Андрея Прикотенко. Для сценического действия нужен был фотоаппарат. В роли фотографа был я. Как только камера попала ко мне в руки, начал снимать всё, что видел. Когда у тебя под рукой артисты, службы, декорации, свет, когда ты находишься внутри процесса, это одно удовольствие. У любого театра в мире есть масса фотографий с премьер спектаклей, прогонов, редких репетиций, а снимков репетиционного процесса от начала до конца, скорее всего, ни у кого нет. Фотограф ведь не может сидеть два или три месяца вместе с актерами и снимать нон-стоп по несколько часов в день. А так как я нахожусь внутри как непосредственный участник происходящего, то могу это делать, и мне это нравится. Иногда меня терпят, потому что я фотографирую очень много, всегда и везде. Мешаю порой, но тем не менее люди понимают, что будет результат.

Потом с Аней Галеевой мы собираем условные серии: из тысяч фотографий выбираем тридцать, сорок, тысячу — и после делаем из этого материала выставки. Люди приходят на спектакль, и видят не только постановку, но и то, как она создавалась.

— Выставка в ТЮЗе проработала лишь один вечер. То же самое в галерее «Дичь»: полтора дня — и всё.

— В «Дичи» это уже четвертая сборка «Петерса». До этого мы выставлялись и в Петербурге, и в Новосибирске в разных пространствах. А выставку, которая посвящена «Анне Карениной», мы представляли у себя в театре. Потом решили еще немного показать зрителю процесс изнутри: например, как режиссер бьет артистов (нет, конечно, шутка).

— Как много вы сделали снимков за эти годы?

— Фотоархив жизни театра у меня есть за последние года три. Лет через десять будут десятки тысяч фотографий, такое воспоминание длиной в пять, десять, пятнадцать лет.

— Не пробовали снимать на пленку?

— Был такой опыт, но пленка — это дорого, неудобно, и ты не знаешь, что получится на выходе. Пленку можно использовать в качестве эксперимента, для удовольствия. Но если снимать много и часто — это точно цифра. Я сделал тысячи кадров, выбрал из них сто, обработал… с пленкой такая история невозможна.

— Есть какая-то дистанция между вами и объектом съемки?

— Внутри театра — нет. Когда ко мне привыкали, я говорил: «Ребята, извините, что влезаю…» Сейчас привыкли: когда видят с камерой, почти не обращают внимания. Если говорить про документальную фотографию с другими людьми где-то на улице, там, конечно, я еще не преодолел тот психологический барьер, чтобы подходить близко и просто снимать «внаглую». Когда случается кадр, я либо ловлю момент, чтобы меня не видели, либо спрашиваю разрешения.

— Вы думали над тем, чтобы как-то монетизировать свои многочисленные таланты? Вы же еще и драматург, и пишете чудесные стихи, которые можно прочесть, например, «ВКонтакте».

— Спасибо. Я давно уже, правда, не пишу стихов.

— Да и «ВКонтакт» выходите раз в год, наверное.

— Для меня это мертвая соцсеть. Тем более если что-то там высказать, то сразу — здрасьте, привет от товарища майора.

— Как живете после 24 февраля?

— В первый день, когда я вышел на работу, чувствовал бессмысленность всего. Особенно своего труда: как можно играть спектакль, иронизировать, развлекать в каком-то смысле людей или вообще что-то делать? Так прошло много дней, с абсолютно потухшими глазами. В более или менее нормальное состояние удалось прийти очень не скоро.

— А если вернуться к вопросу о монетизации талантов…

— Наверное, любой художник (хоть и не берусь это утверждать) хочет быть востребован не только в творческом плане, но и получать от этого материальный выхлоп. Денег нужно столько, чтобы не думать о них, занимаясь искусством. Да хоть чем.

— В прошлом году вы получили «Золотую маску» за «Идиота». Что почувствовали в этот момент?

— Очень смешанные ощущения. С одной стороны, за этой наградой — огромное количество и моего труда, и труда моих коллег, и режиссера, потому что любая, даже индивидуальная «Маска» все равно делается в сообществе, коллективно. С другой — я прекрасно понимаю, что это счастливый случай. Мне повезло: в тот год внимание публики и критиков переключилось на меня. Годом раньше или позже этого могло бы не случиться. Поэтому я отношусь к этому совершенно спокойно. Безусловно, очень рад, горд и первым делом позвонил маме. Но культа из этого не делаю.

— В следующем году исполнится десять лет с момента, как вы пришли в «Старый дом».

— Ого! Десять лет, ничего себе! Сейчас есть ощущение, что «Старый дом» находится на приличном подъеме — во всех смыслах. Очень правильно и логично в настоящий момент быть здесь, посвящать себя этому театру, потому что я вижу процесс, вижу результат, вижу этот путь наверх.

— А три года назад вы дебютировали и как драматург. Какие вещи есть в вашем активе в этом качестве?

— У меня три пьесы. С первой случилось вот что. Какую ошибку совершают все начинающие писатели и драматурги? Они хотят в один текст впихнуть всё. Я эту ошибку тоже совершил: написал пьесу и вроде бы получил какие-то хорошие отзывы. Отправил на все драматургические конкурсы — и не прошел нигде. Ни на один. Эту пьесу надо переписывать. Понял уже — как, но пока не добрался. Редактура отнимает очень много времени, а разных идей — огромное количество. Написать, отложить, подождать, пока мозг освободится, прочитать свежим взглядом — и тогда уже понять, как править.

— Вы вообще легко справляетесь с такими неудачами?

— Абсолютно спокойно. Невозможно же сразу написать что-то хоть сколько-нибудь выдающееся.

— В вашей биографии был эпизод, когда вы работали вожатым в летнем лагере. Какие еще необычные работы освоили?

— Я прошел весь путь от просто вожатого до, условно говоря, замдиректора: и диджеем поработал, и физруком, и кружки вел, и ставил с детьми спектакли. Это была не одна смена и не один год, в лагерях в Томске и Новосибирске. Детские лагеря — как наркотик, каждый год говоришь себе, что больше не поедешь, а потом снова едешь.

Что еще? Машины мыл, официантом работал, листовки раздавал, был аниматором, вел корпоративы, новые года, фотографировал свадьбы,— попробовал всё более или менее творческое, ведь даже мойка машин может стать творческим процессом.

— У вашего знакомого как-то спросили о вас: «А в жизни он тоже дурачок?» Почему вы считаете эти слова комплиментом?

— Представьте: варишься в театральном сообществе, знаешь всех людей в «обычной» жизни, ходишь на их спектакли. И крайне редко случается, что не узнаешь человека на сцене, не можешь понять, что это за артист. У меня такое иногда происходило, можно по пальцам одной руки пересчитать. Это наивысшая степень погружения в роль: кажется, перед тобой другой человек. И то, что мы все должны уметь делать в плане артистизма. Когда твой персонаж — дурачок, когда спрашивают, не дурачок ли и ты в жизни, значит, тебе настолько верят… И поэтому это комплимент моей работе: видимо, я хорошо ее сделал.

— А может быть, в этом дурацком, жестком, агрессивном мире почетная история — быть блаженным.

— Может, но у меня не получится. Каждый день я поглощаю огромное количество информации о происходящем вокруг, первым делом с утра захожу в новостную ленту. Когда у тебя так много новостей, такое плотное инфополе, ты не можешь быть блаженным.