Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью

Чуть ли не каждую неделю приходят вести с фронтов борьбы возмущенных российских граждан с аморальностью, которую за века существования накопило мировое искусство. Летом авангард этой борьбы был в Новосибирске, где сражались с Пикассо и современным искусством. В октябре казаки в Санкт-Петербурге потребовали от музея современного искусства «Эрарта» не показывать моноспектакль по «мерзкому» роману «Лолита» Набокова, «оскорбившего всех порядочных людей». В Москве же Татьяна Боровикова, возглавляющая организацию «Много деток — хорошо!», потребовала навести порядок в столичных театрах, куда в качестве режиссеров приглашаются «извращенцы, бомжи и педофилы», а на сцене «насилуют детей, испражняются и мажут друг друга фекалиями». Корреспондент НГС.НОВОСТИ обсудила претензии общественности к современным театрам с главным режиссером «Старого дома» Тимуром Насировым.

Справка: Насиров Тимур Станиславович — родился в 1967 году, выпускник Санкт-Петербургской государственной академии театрального искусства. Работал главным режиссером Воркутинского государственного драматического театра и Лысьвенского драматического театра; ставил спектакли в театрах Санкт-Петербурга, Тюмени, Томска, Красноярска и т.д. С 2012 года — главный режиссер театра «Старый дом».

Вы согласны, что кругом — и в театрах в том числе — нет прохода от педофилов и извращенцев?

Когда я слышу такие вещи, мне кажется, что либо человеку за это платят, либо его нужно лечить. Очевидно, частично это кто-то заказывает — вероятно, власть, которая подготавливает общественное мнение к введению жесткой цензуры. Тот же принцип, что и у советских руководителей: заставить всех замолчать, чтобы никто не мешал и чтобы огромное количество людей легко поверило, что дядя Петя — шпион английский и вырыл туннель от «Красного факела» до Японии. Хотя я, конечно, надеюсь, что сейчас у нас не те масштабы.

Вы думаете, что за всеми этими всплесками борьбы с «Лолитой», современным искусством и так далее стоит какой-то хитрый план?

Не совсем так. Эти люди появляются потому, что некоторой части из них кто-то платит, а потом на этой волне активизируются городские сумасшедшие или просто хитрые люди, которые таким образом раскручивают себя. У меня есть ощущение, что история повторяется: я вспоминаю, как Чуковский в своей книжке «От двух до пяти» описывает сценку из 30-х годов. Будучи в Крыму, Чуковский читает детсадовцам «Приключения барона Мюнхгаузена», подбегает воспитательница и с криками «Зачем вы читаете такую гадость?» выбрасывает книжку в мусорку, брезгливо держа ее двумя пальцами. Когда кто-то начинает с чем-то бороться, сразу появляется много желающих. Каждый со своими целями — карьера, пиар или просто сумасшествие.

Ведь городских сумасшедших на самом деле много. И бывают моменты в истории — городов, стран, человечества, — когда они активизируются. Так бывало, например, в Средневековье в чумные годы.

Вылезали сумасшедшие, которые в стабильной ситуации были нормальными людьми, но экстремальные ситуации провоцируют психику на крайности. Это похоже на улицу, где, когда все в порядке, люди спешат себе по своим делам. Если сталкиваются машины или происходит несчастный случай, вдруг появляется огромное количество людей, которым, оказывается, не надо было никуда спешить, и они готовы стоять и смотреть.

Точно так же, как только появляются провокаторы — типа депутата Милонова, воюющего с Мадонной, или казаков, которые непонятно откуда взялись в Питере, где их отродясь не было, и вдруг открыли в себе искусствоведов, — это яркое событие привлекает множество людей. Часть хочет засветиться, а часть просто начинает сходить с ума.

Разве у нас бурное яркое время? Чаще звучит мнение, что оно застойное.

Я не думаю, что время застойное. Не может быть сонного царства там, где никто не чувствует себя защищенным. За каждым из нас могут прийти без ордера, увести в полицейский участок и что-нибудь отбить. Мы не защищены, нет никакой стабильности, и поэтому любое событие, любая акция раздувается до перформанса вселенских масштабов, как это произошло с теми же Pussy Riot.

Это, с одной стороны, смешно, но с другой — страшно, потому что непонятно, как бороться с огромным количеством абсурда, который валится на нас. Видимо, мы и правда рождены, чтобы Кафку сделать былью, и мы его былью делаем уже много лет.

Был только маленький период, когда была надежда, что когда-нибудь начнется нормальная жизнь, но вместо нее опять начинается Кафка: абсурд и глупость. В этой нестабильной ситуации активизируются сумасшедшие, наглые пиарщики и просто глупые люди. Их время пришло!

У вас есть ощущение, что это может коснуться лично вас?

Пока нет. Но, к сожалению, на самом деле может произойти все что угодно. Достаточно меня один раз вызвать в полицию и продержать там день.

Я имею в виду вашу работу и творческие самоограничения. Например, решение не включать какие-то детали в спектакль только потому, что общественность может счесть их безнравственными?

Если надо мной будет висеть угроза, я, правда, десять тысяч раз подумаю. Не скажу, что я храбрый человек. Просто сейчас я стараюсь об этом не думать и делаю то, что считаю нужным. Что касается безнравственности, то искусство не может быть безнравственным или нравственным.

Как только возникают табу, искусство начинает себя ограничивать — оно начинает врать. В разные времена безнравственными считались разные вещи — и искусство как раз снимало эти табу.

Ведь если на какую-то тему нельзя говорить, это не значит, что темы нет. Искусство говорит на любые темы — в противном случае о них не будет говорить никто. А если общество не говорит о существующих проблемах, это означает, что оно болеет и не лечится, а проблема, как раковая опухоль, расползается по телу. Проблемы нужно обсуждать и ставить диагноз, этим и занимается искусство.

Зачем современным режиссерам непременно нужно прибегать, например, к мату или эротическим сценам?

Ты, например, хочешь высказаться на тему тяжелой жизни беспризорников. И тут ты никак не можешь обойти тот факт, что беспризорники ругаются матом, курят, пьют, употребляют наркотики. Кого-то такое зрелище ранит, но это неотъемлемая часть истории, проблемы. Если ранит так же невыносимо, не ходите вы на это смотреть — и дело с концом!

Есть ли право у художника на государственные деньги заниматься самовыражением, непонятным большинству?

Когда речь идет о том, чего хочет большинство, всегда надо уточнять, откуда это большинство взялось, кто и где проводил его опрос? Мы прекрасно понимаем, что большинство вообще не ходит в театр — ни на классические, ни на современные постановки, — поэтому прислушиваться к нему было бы странно. Если руководствоваться вкусами большинства, театр бы не вылез из примитивных постановок «ниже пояса». Кроме того, без экспериментов театр обречен на смерть.

Но люди, которые выступают против современного театра, искусства и так далее, вообще-то, довольно пожилые, они учились еще в советское время…

Раньше их не было видно, потому что считалось некрасивым показывать свою необразованность. А теперь создалась ситуация, в которой неграмотным быть не стыдно, а почетно и выгодно. Такое ощущение, что взят курс на борьбу с утечкой мозгов путем отказа от их производства.

The article mentions: