Premier
В ближайшее время премьеры не запланированы!
Покорить Эверест
06 december 2021Наталия Дмитриева ВЕДОМОСТИ НСО
У актрисы театра «Старый дом» Натальи Серковой — уникальная органика искреннего человека, который не играет, а дышит на сцене. Подвижная как ртуть, честная в роли и в жизни, самоироничная, глубокая и завораживающе эмоциональная — общение с Наташей напоминает бокал энергетического коктейля, после которого хочется встать, бежать и творить.
— Знаю, что ваш путь в Новосибирский театральный институт был не совсем обычный.
— В детстве я не мечтала, как все девочки, стать актрисой. Занималась вокалом и танцами и думала, что стану певицей. Родилась в Кыргызстане, а когда мне исполнилось 12 лет, мы всей семьёй переехали в Россию — в маленький город Алейск Алтайского края. Там я продолжила заниматься музыкой — в Алейске не было театра, и я, если честно, даже не представляла, что это такое. А за год до выпускного нас классом повезли в Барнаул на спектакль «Три сестры» в Молодёжный театр Золотухина. Помню, я сидела на балконе, смотрела на сцену, отчасти не понимая, что там происходит, и вдруг отчётливо поняла, что буду актрисой. Когда спектакль закончился, я сказала классному руководителю: «Решено! Я буду актрисой». Мой классный руководитель Светлана Витальевна Тонких ответила: «Я тоже хотела стать актрисой. Давай, мы тебя подготовим». Алейск очень далёк от театральной профессии, это город военных, врачей, учителей и полицейских. Поэтому никто не знал, как нужно правильно готовиться к поступлению в театральный институт. Один педагог, которая работала в местном Доме офицеров, дала мне очень странную программу: я читала отрывок из прозы Горького «Сказки об Италии», где мать убивает своего сына, и декламировала стихи Рождественского о девочках, которые воевали и убивали. В общем, если ты решила работать в драматическом театре, значит, и программа должна быть соответствующая.
— Сложно было учиться?
— Я поступила в мастерскую Андрея Владимировича Бутрина, но весь первый и второй курс была в числе отстающих. Сомневалась в себе, думала об уходе, рефлексировала по поводу каждой неудачи сильно. И только с третьего курса собралась и включилась в работу — даже сдала госэкзамены на пятёрку. На четвёртом курсе я поставила спектакль на себя, чтобы привлечь внимание режиссёров, которые разбирают студентов после выпуска. Идея была проректора Василия Ивановича Кузина, я собрала студентов, которые вызвались мне помочь, и мы поставили спектакль по повести Алексея Толстого «Гадюка». Там было много всего, но это не помогло — после выпуска я осталась без театра. А это для студента театрального института самое страшное: ты понимаешь, что никому не нужен, и это может вызвать настоящую панику.
— Ничего себе. Но мы с вами разговариваем в гримёрке «Старого дома» — значит, нужная дверь всё-таки открылась?
— У меня было первое неудачное прослушивание в «Старом доме», ещё я писала резюме в «Красный факел», но тут пришло сообщение, что я прошла второй тур в киноакадемию Никиты Михалкова — в Новосибирске был кастинг для актёров и режиссёров, в котором я приняла участие. Передо мной вдруг открылась новая дверь — я поехала в Москву, прошла удачно третий тур, но провалила четвёртый (его по положению вообще не должно было быть!). И вот тогда поняла, что всё — катастрофа. В отчаянии вновь написала в «Старый дом». Мне ответила Оксана Сергеевна Ефременко и пригласила на повторное прослушивание. Я помню этот день до мельчайших подробностей. Читала на грани, пела на грани, в общем, показала, что умею и могу. И вот, мы ещё с одной претенденткой сидим на скамеечке у приёмной директора, а секретарь Юля называет мою фамилию: «Наталья Серкова здесь?» И тут что-то взрывается в моей голове, такой фейерверк чувств и эмоций, будто молния ударила — жгучая, нестерпимая головная боль. Я захожу в кабинет, а там Андрей Михайлович Прикотенко, Антонида Александровна Гореявчева и много других, и меня все о чём-то спрашивают, поздравляют, а я могу только сказать: «Дайте, пожалуйста, таблетку». Вот так и началась моя работа в «Старом доме».
— У меня перед глазами стоит «танец дервиша», который исполняет ваша героиня Зулейха в спектакле Шахова «Зулейха открывает глаза». К самому спектаклю у критиков было много вопросов, но ваша роль пронзительным стежком перепрошила мою душу. Это ваша самая любимая роль?
— В моём первом сезоне было очень много вводов — люди ушли из театра, и я вводилась на их роли. Самое интересное, что мне, человеку сомневающемуся, страшно не было — весь коллектив меня поддерживал, и это было здорово. Потом я получила роль Маленькой принцессы в одноимённом спектакле, и счастливее меня не было человека. А спустя какое-то время в моей жизни случился спектакль «Зулейха открывает глаза». И да, для меня это самая дорогая, мучительная и глубокая работа. Зулейху пришлось выстрадать. К примеру, у моей героини четыре дочки, которые умерли, — как сыграть это отчаяние и любовь, когда у тебя нет своих детей? А потом у неё рождается сын — это как вообще? Как кричит женщина во время родов? Да, сейчас я уже многое из этой роли присвоила себе, но тогда доходило до казусов. Как-то на спектакль пришла беременная знакомая, которая потом сказала: «Наташа, ты так кричала, что я чуть не родила». Мне кажется, что роль Зулейхи построена больше на животных инстинктах — выжить, спасти ребёнка, дать ребёнку жизнь. Я не думаю во время спектакля, отдаюсь вот этому женскому внутри меня. Возможно, что в рисунке роли случается и перебор: слишком громко кричу, слишком много плачу — я это понимаю, но у меня эти эмоции идут не от ума, а от внутреннего проживания.
— Какие сцены давались тяжелее всего?
— Было много сцен, которые совсем не получались. Вот, к примеру, сцена, когда Зулейха вместе с Муртазой приходят на могилки своих дочек — я долго не могла понять, что в ней нужно делать. Был настоящий срыв: я плакала, истерила, была раскоординированна, не могла взаимодействовать с партнёрами, а режиссёр Эдуард Зуфарович Шахов не понимал, что со мной делать и как меня заставить идти вперёд. Но тут Лариса Чернобаева подошла к режиссёру и сказала: «Эдуарт Зуфарович, давайте немного все передохнём и оставим эту ситуацию как она есть». И её слова удивительным образом расслабили ситуацию. После слов Ларисы всё изменилось, пошло по-другому, начало складываться. А потом начались прогоны по 2-3 раза в день, и на премьере мы уже жили не на сцене, а вот в этом вагоне, было полное ощущение, что мы эти полгода реально ехали в теплушке и у нас нет даже сил встать.
— Ваша Варвара Иволгина в «Идиоте» — это слом канонов. Экспрессия «смешной девчонки» в фиолетовых колготках и мужских сланцах — это что-то. Да и сценические отношения с родным братом вызывают много размышлений.
— Мы долго искали нужный образ Варвары Иволгиной, очень долго. Сначала мы пытались придумать костюм для Варвары: полрепетиции было потрачено на то, что я в разных образах выходила на сцену, а Андрей Михайлович говорил: «Нет, не то!» Было миллион разных вариантов Вари — на каблуках, женщина-вамп, на стиле... И вот, когда я уже совсем отчаялась и нарядилась в растянутый свитер и мужские сланцы, режиссёр сказал: «Ну вот, то, что надо». А потом появились очки и брекеты, которые добавили образу Вари шепелявость. Что касается странных взаимоотношений Гани Иволгина и Вари, то они друг друга по-настоящему любят. И, возможно, Варвара любит его не только как брата — он для неё своеобразный идеал мужчины. И Ганя это понимает. В общем, не отношения, а сплошные ролевые игры.
— Аудиальный перформанс «Коромысли. Вторая часть» Полины Кардымон произвёл огромное впечатление на жюри «Парадиза». А ваш голос сразу подключает к древним архетипам. Что для вас этот проект?
— Это наше настоящее детище. Когда-то мы выпускали спектакль «Пыль», и Полина Кардымон работала на нём вторым режиссёром. И этнопродюсер Лиза Тюгаева дала нам песни для спектакля, но они в «Пыль» не вошли. Полина тогда предложила: давайте разберём эти песни, а вдруг что-то получится? Мы начали искать форму будущего проекта, играли со смыслами, нащупывали стиль. Мы — это девочки-артистки, которые работали в моём спектакле «Гадюка», Полина, Даша, Аня и я. Так родились первые «Коромысли», где главными героями были наши голоса, и сегодня это уже не перформанс, а спектакль. Вторые «Коромысли» — это чистый перформанс, мы рады, что зритель полюбил его. Для меня это очень важный проект: мы собирались по ночам после основных репетиций и получали чистую радость творчества. Когда не за деньги, а потому что душа сильно просит.
— Сейчас идут репетиции спектакля «Наизнанку» в постановке Джеммы Аветисян, где вы играете главную роль. Очень трудная тема — домашнее насилие и во что оно может вылиться.
— Мало того что тема домашнего насилия — это какая-то безграничная боль, так и у меня с моим персонажем нет ничего общего. И мне очень трудно присвоить себе её некоторые качества и понять, почему в этой конкретной ситуации она поступила именно так? На прошлой неделе случился застой, когда я не могла ничего делать. И мне казалось, что ТАК сложно мне не было ни в одной роли. Очутилась в каком-то тумане, когда ничего не понимаешь — могла молча уйти со сцены во время репетиции, чтобы поплакать за кулисами. С одной стороны, читаешь пьесу Карины Бесолти — написано разговорным и точным языком, ничего сложного, все герои — обычные люди. Начинаешь работать с ролью — проваливаешься в космические глубины смыслов, в которых можно увязнуть.
— Наташа, извините, а у вас есть что-то общее с героинями спектакля?
— Да, я знаю, что такое ад домашнего насилия. Моя мама вышла во второй раз замуж, и у меня не сложились отношения с отчимом. Конечно, мне не так досталось, как родной сестре моей героини и сотням тысяч женщин и девушек, пострадавшим от абьюза, но я знаю, что такое страх.
— Обнимаю вас.
— На самом деле я очень радуюсь жизни. Радуюсь, что могу прийти домой и заняться какими-то любимыми и простыми делами. Радуюсь, что у нас с любимым человеком есть разные интересные совместные планы на эту жизнь.
Фото предоставлено пресс-службой театра «Старый дом»
The article mentions:
Peoples:
perfomances: