Сыграли зло: «Магда» вышла из-под контроля в «Старом доме»
15 may 2024Людмила Буднева «Континент-Сибирь»
Давным-давно в далекой стране Колхиде жила прекрасная царевна Медея, красавица и умница, волшебница, всеобщая любимица и внучка Гелиоса. Но все рухнуло в колхидском королевстве, когда туда прибыли аргонавты, а Гера, покровительствовавшая их лидеру Ясону, по-родственному попросила Афродиту помочь, потому что без магии не одолел бы герой ни дракона, ни быков, ни воинов из зубов дракона. А всего-то надо было внушить Медее страстную любовь к чужеземцу. И та отдала ему все: не только себя, но и сокровища отца, жизнь своего брата, родину, — только бы он на ней женился.
Прошло несколько лет, и Медея узнает, что Ясон вступает в брак с коринфской царевной, а сама она — побоку. На все упреки ответ чисто греческий: варварка должна быть счастлива тем, что приобщена к эллинской культуре. И тогда Медея решает отомстить самым отчаянным образом: убивать мужа нельзя, слишком для него просто. Заставить его мучиться, отняв самое дорогое — детей. Ее детей. Детей любящей матери. Но она идет на это, потому что яростная гордость не дает шанса на смирение.
Историю о красивой женщине, превратившейся в фурию, мы знаем благодаря древнегреческому драматургу Еврипиду, которого современники называли женоненавистником. Но на самом деле он просто вывел на сцену женщину, порабощенную страстью, и то, что она женщина, неважно. Хотя в зле своем и прямолинейности она даже кажется несколько правее, чем мнущиеся и пытающиеся решить по-хорошему Ясон и Креонт. И хочется посочувствовать ей, оправдать ее. Но нельзя. Потому что нельзя убивать детей.
Казалось бы, пьеса Ардитти совсем не о том, ведь он рассказывает историю Магды Геббельс, жены министра пропаганды, соратницы Гитлера, матери шестерых детей, все имена которых начинались с латинской H, в честь фамилии обожаемого фюрера. Детей, которых она убьет 1 мая 1945 года за час до собственной гибели.
Особенность пьес на исторические сюжеты в том, что мы точно знаем, чем все закончится. Точно так же было в античном театре, где основа репертуара — мифы, известные всем. Но именно это заставляет нас не столько следить за сюжетом, сколько обращать внимание на интерпретацию известных событий, на то, как драматург или постановщик расставит акценты и объяснит нам, как могло произойти то, что произошло. Как могла Медея убить своих детей, вместо того, чтобы оставить их мужу и его новой семье или, на худой конец, забрать с собой в изгнание? Как могла Магда Геббельс убить своих детей, если до последнего оставалась возможность спасти их, отправив в деревню?
Если Медея была порабощена ревностью и гордыней, то Магда — национал-социализмом. Нет, не так — всем своим прошлым, своими преступлениями, верностью преступной идее и ее носителям.
Действие пьесы происходит в последнюю апрельскую неделю 1945 года в берлинском бункере, где прячутся Гитлер и его приспешники, туда же прибывают супруги Геббельсы и их дети, у каждого из них только по одной игрушке. Потому что их родители знают, что это пристанище последнее, у них нет иллюзий по поводу исхода войны и собственного будущего. Они твердо договорились, что дети последуют за ними. Но почему? Потому что, по словам Геббельса, победившие евреи обязательно замучают их детей, как они это делают с древнейших времен («Да ты Библию почитай! Евреи только и делают, что убивают детей. Авраам, Иеффай, Ирод…»). На все возражения у него найдется аргумент, ведь кто попало министром пропаганды не становится. На вопрос, почему же их нельзя отправить в деревню, ответа так и нет.
С Геббельсом все понятно: он одержим идеей национал-социализма, он фанатик, приносящий в жертву не только народ Германии, но и себя и свою семью. Все понятно с Борманом, который просто делал карьеру, но даже он, такой отвратительный в тексте Ардитти, заблаговременно отсылает своих детей из Берлина.
Вспоминается, как жутко звучит распоряжение Бормана, поддержанное Геббельсом, ради приостановки на пару часов советского наступления затопить метро, где погибнут тысячи берлинцев, зато потом в этом можно будет обвинить евреев. «Да кто обвинит-то, ведь и себя ты вот-вот принесешь в жертву своей проклятой идее!» Так хочется орать и при чтении пьесы, и при ее просмотре. Герои кажутся безумцами, которые как будто не понимают, что и зачем творят, постоянно путаются в объяснениях своих действий, уверенно планируют будущее, которого у них буквально нет. Однако они не безумцы, они самые обыкновенные завравшиеся люди, которые совершили чудовищные преступления, но хотят остаться чистенькими, поэтому всегда найдут себе оправдания.
Но Магда? Для того чтобы понять, почему она соглашается на убийство детей, как раз и надо посмотреть постановку «Старого дома».
Режиссер спектакля предлагает неординарную сценографию. С одной стороны, он словно делает четвертую стену вещественной, помещая персонажей за стекло, из-за которого мы хуже слышим реплики, но и благодаря которому чувствуем себя более защищенными от зла и абсурда, наполняющего пространство сцены. С другой стороны, мы, зрители, становимся свидетелями того, как ставится этот спектакль: посреди зала — режиссер-тиран, заставляющий своих актеров нащупать зло в себе, чтобы правдиво разыграть эту историю. Пьеса о последней неделе бункера прерывается короткими психотерапевтическими сеансами, которые помогают не только актерам узнать себя лучше, но и нам, например, в отрывке об ощущаемой нами недостойности.
Но не будем забывать, что этот режиссер хорошо знает своих актеров как людей, с каждым из них у него связана личная история, что позволяет ему умело и беспощадно манипулировать своими подопечными. У них вроде бы и есть своя воля, как у актрисы, которая пытается играть Магду, однако не хочет, не может себе представить убийства собственного ребенка, — они сопротивляются, но и постепенно подчиняются. И кажется, что проникаются своими ролями, пока в конце не грянет гром, который почти изменит финал оригинальной пьесы. Почти. Потому что зло уничтожается другим злом.
Вернемся к пьесе Ардитти. В постановке «Старого дома» нам дается возможность выбрать, кем же были те, кто собрался в финале страшной мировой бойни в берлинском бункере, — марионетками Гитлера или самостоятельными персонажами. Мне ближе вторая версия. Даже Ева Браун, которая кажется наивной, влюбленной в дьявола дурочкой, до апреля 1945-го не знающей ни о лагерях, ни о гибели миллионов, ни о конце войны, способной беззаботно играть с детьми, не может быть невиновной. Потому что она взрослый человек, а значит, не имеет права закрывать глаза на зло и потворствовать ему.
Магда Геббельс в пьесе «Парадокс об актере и жестокости» уже не выглядит образцовой женой министра пропаганды — это сутулящаяся женщина, по-птичьи заглядывающая в глаза собеседнику, пытаясь таким образом найти ответ на вопрос, во имя чего было совершенно чудовищное зло войны, лагерей, гибели души. Ее бунта, который сводится к едким спорам с мужем и откровенности с Евой Браун, недостаточно. Хотя в финале она оказывается сильнее мужа и доктора, как когда-то Медея, но эта сила приводит к гибели детей. А детей убивать нельзя. Никого убивать нельзя.
The article mentions:
Peoples:
perfomances: