Город серого цвета

26 декабря 2018
Анна Банасюкевич Петербургский театральный журнал

---

«Пыль» идет одновременно в двух пространствах — в самом «Старом доме» и в «Подземке», модном лофте Новосибирска. В театре актеры рассказывают собственные истории, произносят собранные летом и осенью документальные монологи и вовлекают публику в дискуссии о судьбах Новосибирска; в случае «Подземки» — голосовой движок Юрий предлагает зрителю исследовать себя и окружающих здесь и сейчас.

 

В спектакле, если говорить совсем грубо, есть вертикаль и есть горизонталь: есть глобальное и вечное, а есть сиюминутное, частное, заземленное. Речь идет о судьбах планеты в веках и об одной короткой жизни. Из крупинок личных историй собирается портрет города — существующего не отдельно, не как феномен в каком-то вакууме, а как часть большого мира, но со своими особенностями. Город в этом спектакле — это и данность, и проблема: для героев он и предмет исследования, и фон жизни, и поглощающее, враждебное, засасывающее существо.

 

Начинают со статистики: продолжительность жизни, зарплата, количество пылинок, оседающих в наших легких за день. Пыль — как символ Новосибирска, как его внешняя характеристика, как субстанция, красящая город в серый — именно в этом цвете видят жители свой город, как явствует из ответов зрителей во второй, интерактивной, части спектакля.

 

Драматургия спектакля — от рождения до самого конца жизни. B начале два космонавта, зависающие в бесконечном космосе, находят друг друга и точку на карте: Россия, Новосибирск. В конце — и это, наверное, самый насыщенный, самый содержательный, самый состоятельный эпизод спектакля — программный монолог директора единственного в России новосибирского Музея смерти и крематория, который в спектакле (в блестящем исполнении Анатолия Григорьева) — настоящий Харон.

 

Жизнь горожанина, жизнь новосибирца здесь рассмотрена в тематическом многообразии: семья как судьба и как понятие казенной системы; одиночество стариков и беззащитность детей; информационная безопасность; экология. Спектакль сосредотачивается на социальном и социально-психологическом аспектах сознательно, оставляя философские вопросы, экзистенциальные темы несколько в тени, скорее, на откуп зрителю. Как люди поступают с городом, как город поступает с людьми, как люди поступают с людьми — вот круг вопросов. Ответы достаточно беспощадны: в документальном звонке страдающего от семейного насилия ребенка на «телефон доверия»; в опыте, который проделала актриса по заданию театра, ответив в ЗАГСе «нет» на сакраментальный вопрос «согласны ли вы стать женой..?». Последняя история относительно безобидная, но впечатление сильнее, чем от перечисления фактов насилия. Насилие — ужас и знание, которые на поверхности. Случай в ЗАГСе — тоже в каком-то смысле насилие, только не очевидное: если все идет не по правилам, система возмущена и мстит — например, штампом «ошибочно» в паспорте.

 

Интереснее всего, как спектакль оперирует разными средствами документального театра, разными источниками и типами текста: «Пыль» — довольно сложная структура, в которой сухая статистика вступает в неочевидный диалог с личной историей, а та, в свою очередь, уступает место лекции. Правда, в этом как достоинство, так и сложность, с которой сталкивается спектакль, предлагая актерам существовать в одном ключе, несмотря на смену жанра. Один из ключевых монологов, пронизывающих весь спектакль, — рассказ актрисы Халиды Ивановой о своей жизни: о городе и его локациях, ставших частью биографии, о поиске себя. Из того, как выстроен этот автобиографический монолог, становится ясно, что спектаклю больше интересна история, чем сам человек — текст звучит вычищенно, произносится с некоторым пафосом рассказчика, существует как будто в прошлом, не касаясь человека сегодняшнего. Особенно это заметно в монологах персонажей. В случае с техникой verbatim преимущественно используют необработанную речь, со словесным «мусором», со словами-паразитами, тут же — наоборот: особенность говорения, отражающая, как правило, структуру мышления, не так важна для спектакля, важно само событие, факт, складывающийся в общую летопись города. Однако об это все время спотыкаешься — гладкость текста вызывает недоверие и к тому же ведет к деперсонализации. Монолог становится каким-то общим, как это случилось, например, с рассказом женщины, бывшей стриптизерши, о страшной семейной жизни в качестве жены бандита — кажется, что это просто одна из миллиона похожих историй из 90-х.

 

Другая проблема связана с жанром лекции — в спектакле есть два обширных монолога в стиле научпопа: урбанист предлагает зрителям поговорить о Новосибирске (на вопрос, кто хочет уехать из города, несколько человек бесстрашно поднимают руки), высказывая собственное мнение о бунтарской природе, о пассионарном духе города. Здесь много интересного — как и в следующей лекции эколога, рассказывающего о незавидных перспективах всего человечества, — но какой-то конфликт чувствуется в попытке актеров присвоить эти достаточно специальные тексты. И Василий Байтенгер, и Тимофей Мамлин «раскачивают» себя, выдавая эмоцию, пытаясь переживать глобальное — как частное, близкое, но все же убедить зрителей в своей подлинной заинтересованности им трудно: кажется, что для них, равно как и для всех нас, угрозы мирового значения, апокалиптические предсказания звучат как абстракция. Наверное, чем-то конкретным, насущной проблемой и поводом к сильному переживанию такие предметы могут быть только для специалистов.

 

Тем не менее, «Пыль», безусловно, событие — тут много редких для российского театра достоинств, и главное из них, наверное, в масштабировании, в новом уровне разговора о городе. «Пыль» — не просто сборник интересных историй горожан, не собрание фриковатых персонажей: этот спектакль — как подзорная труба, которая постоянно меняет свой угол обзора, то отдаляясь, то приближаясь к тому или иному предмету наблюдения. «Пыль» — это сложная драматургия, выстроенная на нескольких сквозных и внутренних сюжетах; один из таких лейтмотивов, заданный самой формой спектакля, модерируемого компьютерным голосом, — оппозиция человеческого и технологического, конечного и сохраняемого, бессмертного.

 

Показатель качества драматургии спектакля — финальная сцена, выводящая двухчасовой разговор о городе и людях в нем на иной, философско-фантасмагорический уровень. Притом что это еще и очень смешная сцена. Актриса Лариса Чернобаева съездила в новосибирский Музей смерти и поговорила с директором. В спектакле этот самый директор — не просто эксцентричный персонаж, увлеченный темой смерти и культуры погребения: он словно какой-то древний жрец или философствующий могильщик из «Гамлета». Его речь — скопище парадоксов, масса неравнодушно переживаемой информации, смесь проповедничества и социальной работы: он рассказывает про суеверия диких бабушек, недовольных крематорием, и учит актрису правильно произносить прощальную речь, превращаясь в фанатика, требующего неукоснительного соблюдения ритуала от всех, заступивших на его территорию. Тут чувствуется что-то средневековое — про неизбежную, привычную близость жизни и смерти, — но есть и еще кое-что: какая-то небывалая витальность, жизненная сила в этом персонаже, зачарованном смертью. Эта энергия, накапливающаяся в зале во время финальной сцены, спасает последние строки, несколько пафосные даже в равнодушном исполнении искусственного голоса: ритуал смерти сменяется ритуалом обновления, или, в данном случае, «удаления пыли». Ты чувствуешь, что этот процесс, пусть и условный, только лишь декларируемый, имеет какое-то отношение и к тебе (даже если ты и не новосибирец), и это еще одно важное качество спектакля, сумевшего за два часа объединить сцену и зал, предложив зрителям разделить с театром и фан, и ответственность.

---

В статье упомянуты:

Люди:

• Михаил Патласов
• Иванова Халида
• Немцева Наталья
• Байтенгер Василий
• Пьянова Наталья
• Шарафутдинов Александр
• Чернобаева Лариса
• Григорьев Анатолий

спектакли: