Анна Шавгарова – театральный критик, руководитель литературно-драматической части Хабаровского ТЮЗа.
– Задолго до объявления окончательного вердикта было ясно, что жюри в этот раз будет как никогда трудно определить победителей.
– Когда я узнала, что вошла в состав жюри, испытала гордость. Пребывала в эйфории, а потом стала читать список спектаклей и то, что писали критики о номинантах. Постепенно пришло понимание, что работа предстоит очень сложная, ответственная и будет нелегко выбрать лучших из лучших.
– Какие спектакли произвели на вас самое сильное впечатление?
– «Моцарт “Дон Жуан”. Генеральная репетиция» в театре “Мастерская Петра Фоменко” и “Все тут.” “Школы современной пьесы” Дмитрия Крымова. Ни об одном его спектакле не скажешь: “Это очередной, уже знакомый Крымов”. То, что делает режиссер, всегда неожиданно и удивительно. В “Дон Жуане” мы видим театр трагический, пожирающий, требующий жертв.
Сильное впечатление от актерских работ в “Горбачеве” Театра Наций. Я бы не стала говорить, что Чулпан Хаматова и Евгений Миронов превзошли себя. Но в этом конкретном дуэте важны подробности, глубина проникновения каждого в образ. Дело не в портретности, показе внешних особенностей героев: говоре Михаила Сергеевича, особой пластике Раисы Максимовны. Трогает сама история. При кажущейся простоте режиссуры Алвиса Херманиса “Горбачев” – очень тонкий спектакль. Может быть, в моем восприятии сказались личные воспоминания. В 85-м году я закончила институт, моя молодость совпала и тесно связана с временем Перестройки. В финале не могла сдержать слез.
– “Горбачев” – самый человечный спектакль из всех, что я смотрела за последние годы. В нем есть душевность, которой очень не хватает в наше жестокое время.
– В спектакле “Три толстяка. Эпизод 7. Учитель” БДТ имени Г.А.Товстоногова есть все признаки стиля мощной режиссуры Андрея Могучего, замечательной сценографии Александра Шишкина, совмещающей плоское и объемное. И все-таки особенно поражают “Толстяки” работой Сергея Дрейдена. Назову еще двух актеров из Петербурга. Это Анна Блинова в спектакле Андрия Жолдака “Нана” в Александринском театре, ее мастерство и филигранность восхищают. Очень сильная работа у артиста Ивана Труса в “Товарище Кислякове” молодого режиссера Андрея Калинина в том же театре.
– Вы называете спектакли двух столиц. Как, по-вашему, выглядела на их фоне провинция?
– В региональной программе не было ни одного рутинного спектакля вне времени и пространства, не было тематически устаревших постановок. В последние годы сильно поменялись фокус смотрящих и фокус играющих людей. В афише превалировали “поисковые” работы.
Кроме известных “игроков”, таких как Петр Шерешевский, Борис Павлович, в программе представлены молодые имена. Елизавета Бондарь, Антон Федоров, Александр Плотников, Илья Мощицкий.
– В вашем списке не хватает Юрия Муравицкого, представившего на “Золотой Маске” “Двенадцатую ночь, или Как угодно” в воронежском Никитинском театре.
– Суть этого спектакля не в приеме (все играют всех и меняются ролями), который уже не раз использовался. Но идея именно так поставить шекспировскую комедию – точное попадание в индивидуальность Никитинского театра, студийного по духу. Зал был захвачен спектаклем, бурно реагировал. Сегодня театр оказался под угрозой, его выселяют. Это очень несправедливо. “Никитинский” нужен Воронежу. Дай бог им пережить все трудности.
– Два молодых режиссера выбрали в качестве драматургического материала киносценарии, и эти работы были заметными и впечатляющими.
– Лиза Бондарь фактически сохраняет текст сценария Ларса фон Триера “Танцующая в темноте”. Самое интересное – в способе существования, предложенном ею актерам новосибирского “Старого дома”. Материал сценария – лишь повод для поиска.
В “Ивановом детстве” Антона Федорова, поставленном в Казанском ТЮЗе, принципиально другой подход. Режиссер включает в спектакль кадры из фильмов Андрея Тарковского. Не только “Иванова детства”, но и “Зеркала”. Иногда кажется, что видео излишне много. Но так кажется мне, смотревшей эти фильмы по многу раз. Спектакль адресован подросткам…
– … не видевшим этих фильмов и, возможно, не увидевших бы их, пусть хотя бы фрагментами. Мне показалось чрезвычайно интересным и плодотворным соединение кинокадров с точной, сдержанной игрой актеров. Не говоря уже о решении главной роли.
– Режиссер погружает зрителя в стилистику Тарковского. Дрожащая вода, качающаяся на воде лодка. И, конечно, Иван – безглазая кукла, и ты не знаешь, то ли он уже мертв, этот мальчик, то ли это сама смерть. Хотя кукловоды в черном мне кажутся диссонансом.
– Не соглашусь с вами. Артисты драматического театра замечательно оживляют куклу. С какой-то необыкновенной бережностью и нежностью. Мне кукловоды не мешали. Но в казанском “Ивановом детстве” каждый видит свое.
Еще никогда в программе “Золотой Маски” не было столько спектаклей из республик. Артисты из Бурятии, Башкортостана, Татарстана присутствуют во всех номинациях: в опере, современном танце, драме и куклах.
– Вы забыли про номинацию “Эксперимент”, где сплошь молодые имена и три спектакля приехали из Казани. Все эти работы поставлены на театральной площадке “MON”.
Начну с “Децентрализации”. Зрители становятся участниками спектакля. Это Театр горожан. На полу – карта Казани с Кремлем в центре. Все начинается с простых вопросов. В каком районе Казани вы учились, работаете? Какой из них самый зеленый, самый криминальный? Какие проблемы города нужно решать? Зрители делятся на группы, объединяются по принципу места проживания. Конечно, такой спектакль не мог играться в Москве. И члены жюри не могли быть участниками зрелища. Похоже построен “Чын татар”, где также заняты непрофессионалы. Речь идет о языке, о поисках идентичности.
Очень интересен спектакль “hava”. Зрители из зала произносят слова, и эти слова преломляются в стихи, которые мы видим на экране. Эти задания танцовщица материализует в танце. Зритель транслирует слова: “боль, страх, мир”. “hava” режиссера Туфана Имамутдинова и хореографа Марселя Нуриева становится документом эпохи. Заслуживает уважения и другой пластический спектакль Туфана Имамутдинова по стихотворению поэта Сагита Рамиева “На заре”. Национальный татарский театр соединяет поэзию, фольклорные традиции и интерес к социальным проблемам. Я сидела на этих спектаклях и думала: почему у нас на Дальнем Востоке, в богатой мультикультурной среде нет такого театра?
– Вы впервые оказались в жюри “Золотой Маски”. Как вам работалось?
– У нас был замечательный, опытный председатель Адольф Яковлевич Шапиро. Собралась команда понимающих друг друга людей. Механизм работы – прозрачный и понятный. Часто мы обсуждали спектакли сразу, после их окончания. Нельзя сказать, что всегда было единодушие. Но Председатель на заседаниях ставил четкие задачи. Например: “Мы посмотрели всех кукол. Давайте полностью определимся с выбором”. При такой структуре постепенно выявляются лидеры.
Работа в жюри – коллективное творчество. Мы внимательно слушали доводы друг друга. Лично меня многие убеждали в своей правоте. Работа в жюри – это и учеба, и бесценный профессиональный опыт.
Анна Иванова-Брашинская – театровед, режиссер, исследователь театра кукол, лауреат премии “Золотая Маска”.
– Прошлый сезон совпал с пандемией. Это как-то влияло на качество и содержание программы?
– Афиша не дает повода сказать, что спектакли создавались в экстремальных условиях. Она не отражает специфическую среду, в которой существовали театры. Вот два года назад, когда я работала в экспертном совете, в наших поездках было ощущение, что зритель напряжен, находится в очень непростой ситуации, но театр во многом продолжал делать то, что он делал до пандемии, хотя многие спектакли создавались дома, в изоляции.
Люди быстро собрались. В нашей афише были радостные спектакли как “Двенадцатая ночь, или Как угодно” воронежского Никитинского театра, поставленная Юрием Муравицким, крымовские спектакли о театре “Моцарт “Дон Жуан”. Генеральная репетиция” в Мастерской Петра Фоменко и “Все тут.” в “Школе современной пьесы”. “Нам все необходимо, лишнего в мире нет”, – говорил Юрий Лотман. В трудное время возникает карнавал как компенсация недостающего, чего-то важного.
– Еще недавно номинации “драма” и “куклы” существовали как разные миры. Когда смотришь спектакли афиши, бросается в глаза очевидный синтез этих жанров. Куклы и маски перестали быть прерогативой исключительно театра кукол. Понятно, что я говорю о спектаклях “Моцарт…” Дмитрия Крымова, “Горбачев” Алвиса Херманиса в Театре Наций, “Иваново детство” Антона Федорова Казанского ТЮЗа.
– Список можно продолжить. В “Секторе газа” Анатолия Праудина (копродукция театра “Цех” и Экспериментальной сцены театра-фестиваля “Балтийский дом”) представлен кукольный, объектный зоопарк.
Мировые катаклизмы – чума, войны любого столетия ставят перед театром вопросы неподъемные. Их не освоить только человеческой телесностью. В действие вступают метафизические силы. Появляются кукольные элементы или сама кукла. Если говорить о театре до ХХ века, то он существовал в традиционной схеме, она воспроизводилась снова и снова для того, чтобы сказать, что в мире все построено по законам, нам понятным. А когда в веке двадцатом все сдвинулось с установленных правил, законов, традиций, стало ясно, что кукла – инструмент, исследующий то, что непонятно. Это культура знаков. Кукла, не радующаяся жизни как маленький человечек, а говорящая о том, что на свете есть что-то кроме нас самих, людей. Что-то вечное.
В “Ивановом детстве” режиссер отдает роль не травести, не молодому актеру небольшого роста, а кукле. Мы можем ее рассматривать как ребенка вообще. Перед нами все дети на войне, а не конкретный мальчик Ваня.
Мы смотрим не на то, как управляют куклой, а на куклу как таковую. Она несет информацию, которую в нее можно не закладывать. Она сама за себя постоит.
То же и с масками. Режиссер превращает артиста в сверхъестественное существо. Кому позволено больше знать. В “Горбачеве” маски Евгения Миронова гиперреалистичные. Они используются не для того, чтобы человека скрыть, – маска говорит о живом больше, чем скажет тело актера.
У Андрея Могучего в спектакле “Три толстяка. Эпизод 7. Учитель” на сцене лежат куклы-трупы, протезы. Нередко, так было в “Комнате Герды” Яны Туминой, кукла “одалживает” у человека части тела. Так подчеркивается, что человек – сложносочиненное создание.
– Когда внимательно вглядываешься в список конкурсных спектаклей, становится очевидно, что львиная доля поставлена не по пьесам. Это инсценировки романов, киносценариев и драматургия, сочиненная самим режиссером. В театре кукол та же история.
– У куклы нет рта. Трудно выдержать много текста, если он должен проговариваться через куклу. Актер и кукла разномасштабны и сделаны из разноприродных материалов. Это заставляет осторожно относиться к драматургии. Самое продуктивное – работа с драматургом в процессе создания спектакля. Так работает вся Европа. Не знаю авторов, специально пишущих для театра кукол. Темой становится история, документалистика. В основе спектакля “Адэмнэр” (“Люди”) казанского театра кукол “Экият” – повесть Галимджана Ибрагимова о голоде 1921 года в Татарстане.
– В программе “Куклы” два спектакля по произведениям Пушкина. Правда, в обоих он не слишком похож на себя.
– Потому что Пушкин – это наше все. На самом деле в спектакле “Сказка о золотом петушке”, поставленном Максимом Исаевым в театре Karlsson Haus, много текста Пушкина. Другое дело, что он исполняется как рэп. “Петушок” – пример абсолютной вседозволенности, но есть какой-то “клей”, который все держит и помогает рождаться всем метаморфозам.
“Русалка” петербургского кукольного театра “Сказка” соединяет Пушкина и песни Светланы Бень в ее исполнении вместе с прекрасной белорусской группой “Серебряная свадьба”. Действие спектакля Алексея Шульгача и Дарьи Разживайкиной происходит не на мельнице, а в кабаре “Русалка”, где разворачивается дефиле.
– Мне существенно не хватало драматургии в спектакле “Маяк Уолерана” петербургского “Театра Тантамарески”. Хотя куклы Виктора Антонова показались замечательными.
– Эта история долго сочинялась. Мне не очень понятно сценографическое решение. Для меня важно, как это пространство, эта среда работает. Мне очень понравились живые актеры, играющие фантомных санитаров. Они помогают осуществлять движения умирающего тела. Спектакль собран коллажно, а смыслово, действительно, не очень ясен. Сюжет я сама придумаю, но для меня важнее, как устроен спектакль.
“Собака камень” екатеринбургского Театра кукол – это мир художника Виктора Плотникова – абсурдный и декоративный. В основе лежит либретто, не помогающее понять спектакль. Перед тобой какая-то замкнутая система. Это очень качественная работа, ее нельзя не уважать, но это слишком отстранено от тебя. Авторский театр Плотникова – безумный мир архивиста, собирающего осколки реальности, где соединились Кропоткин и Кармен, новые мифологемы. “Собака камень” – кукольная опера с прекрасной музыкой Татьяны Алешиной, но здесь кукла (марионетка) кажется интерьерной в системе спектакля.
– Если попробовать суммировать ваши впечатления: что стало определяющим и наиболее значимым в номинации “Куклы”?
– Программа очень интересна актерскими работами. В “Золотом петушке” – две актрисы, играющие Петушка в традициях АХЕ. В “Маяке” – прекрасное кукловождение большой куклы. Оно построено на микродвижениях. Этот минимализм дорогого стоит. В “Джинджике” Яны Туминой замечательно работает с марионеткой Анна Сомкина. Марионетка требует владения сложной техникой, освоением каждой конкретной куклы. Эта работа ощутима и в “Ходже Насреддине” Тимура Бекмамбетова и Анны Викторовой в Театре Наций.
– Что скажете о “Священном талисмане” Театра предмета Михаила Плутахина?
– Я смотрела спектакль в Еврейском музее и центре толерантности, где он был хорошо вписан в большое пространство. Все казалось продуманным. И работа художников Ольги Галицкой и Ильи Юдовича, и анимация. Но когда “Талисман” попал на малую сцену театра, он, как ни странно, многое утратил.
– Мне кажется, что “Робот Костя” Ивана Заславца (Планетарий № 1, Институт перспективных технологий. Санкт-Петербург) мог бы войти в кукольную номинацию. Но он оказался в номинации “Эксперимент”.
– Это одно из самых дорогих моих впечатлений. “Робота Костю” не надо рассматривать в контексте театра кукол. Перед нами встает полуфутуристический, полуапокалиптический мир. Мне интересен феномен отсутствия актера на сцене, мир, в котором люди “обслуживают” другую реальность. Механи-стический театр существует давно. Уже давно оттанцевали свое экскаваторы. Удивляешься, насколько современным, эмоционально окрашенным или совершенно холодным может быть жест не только живого человека.
Вечный вопрос к программе, называвшейся сначала “новацией”, позже переименованной в “эксперимент”: а что здесь новаторского, экспериментального? Самым точным могло бы быть определение “что-то другое”, не попадающее ни в одну номинацию.
Робот Костя очень трогает. Он не только стучит по клавишам фортепиано, но играет Костю Треплева. Играет, как может.
“Университет птиц” “Театра взаимных действий” и фестиваля “Территория” (художники Шифра Каждан, Леша Лобанов и Ксения Перетрухина) – путешествие по катакомбам, куда ни одна птица не залетит, – завораживает. Птицы могут многое сказать о человеке. Так же много, как робот.
Мне нравится проводить время на спектаклях номинации “Эксперимент”. Это лаборатория, даже если в этой лаборатории исследуется что-то старое.
В спектакле “Чын татар” Дины Сафиной и Ксении Шачневой (театральная площадка “MON”, Казань) участвует театр горожан. Мне всегда интересен человек на сцене вне роли, говорящий о себе.
Прекрасный проект фестиваля “Точка доступа” – “Симулятор школы” – цикл уроков литературы для школьников (реальных), которые играли нас (зрителей) после получения информации о наших школьных годах.
Я не поняла, в чем экспериментальность спектакля “[Cыра земля] Коромысли. Глава 2” Полины Кардымон (новосибирская Лаборатория современного искусства). Это традиционный ритуал, и в нем выполняются все функции ритуала. Как объединить нас всех, ходящих в церковь и обходящих церковь? Только в забытом ритуале, который за тебя выполнят другие люди.
– Какие спектакли стали для вас событиями?
– Я три раза за это время в Москве про все забыла. На “Дон Жуане” Крымова, когда ты не веришь в то, что происходит перед тобой. Я имею в виду, как сделана роль актера Евгения Цыганова.
Второе впечатление – “Робот Костя”, о нем я уже говорила.
Третье сильное впечатление – “Танцующая в темноте” Елизаветы Бондарь в новосибирском “Старом доме”.
– Вы не раз были и членом Жюри “Золотой Маски”, и членом Экспертного совета. Какую из этих двух ролей вы предпочитаете?
– Конечно, работу в Экспертном совете. Я хочу видеть больше, чем решать, кто лучше. Хочу видеть контекст. И спектакли в комфортной ситуации, а не в экстремальной. Прекрасно смотреть спектакли там, где они возникли.