На оригинальный мультфильм (равно как и на сказку братьев Гримм) сценическая фантазия не очень похожа, но авторы советского первоисточника наверняка были бы счастливы: мечты советской богемы о свободе и неформальной вольнице встроены в единый мировой миф хиппикоммуны.

Чтобы занять своё место в зрительном зале, надо аккуратно – не дай Бог наступишь – обойти рухнувшего на ковре в проходе рокера (род занятий предполагается по кожаной безрукавке). Отключка – нормальное для рокера состояние, да и встретить такого персонажа на новой версии «Бременских музыкантов» – не то, чтобы совсем шок и трепет.

То, что спектакль про людей, «сбежавших от условностей к соснам-великанам» – не тайна, не спойлер, всё есть на афише и в аннотации; лежать под соснами лицом хоть вверх, хоть вниз – самое, что ценится.

На сцене же и впрямь ночной лес; да не введут в заблуждение устилающие и её ковры из советского прошлого-настоящего; видеопроекция поляны в тумане и монитор с пылающим костром точно определяют место действия. Ну и замечательно колоритный Рассказчик (Андрей Сенько), былинный баятель в байковом полосатом халате, всё дополнительно растолкует словами; пояснит после третьего звонка, что ночь, все спят, костёр горит, а когда на сцену выкатится крутой, не сразу отличимый от настоящего дом на колёсах, озвучит мысли некоторых зрителей: «Заморочились!»

Рассказчик – это хорошо; если поначалу и возникает лёгкая трудность для восприятия, то связана она с идентификацией действующих лиц.

Тут на виду все и сразу, и герои, и антигерои:

Трубадур (Арсений Чудецкий; в труппе с прошлого сезона, моментально заявил о себе ролью в «Вавилоне») – почти что Шурик из гайдаевского цикла, коллекционер, увлечённый сбором переводных татуировок – мечтательно маячит на фоне деревьев ещё до официального начала спектакля, Атаманша (невероятная Анастасия Белинская) слоняется среди рассаживающихся зрителей; а человек из прохода, придя в чувство, окажется Первым разбойником (Евгений Варава; в предыдущей премьере «Старого дома» – «Парадоксе об актёре и жестокости» – он играл альтер-эго режиссёра Квятковского). В общем, на первых минутах я немного напрягался, вникая, кто есть кто; зря, конечно.

Во-первых, разобраться – не проблема; каждый персонаж грандиозно придуман и сыгран.

Вальяжно самоуверенный Петух (Тимофей Мамлин) сообщит: «мы к вам заехали на час... пятьдесят, два часа максимум»; Осёл (Анатолий Григорьев) проявит себя теневым лидером «звериного» рок-бэнда; Кот (Александр Шарафутдинов) будет нежно и бережно оберегать беременную подругу, женщину-кошку (Наталья Пьянова). Король (Юрий Кораблин) – тоже бродяга, хоть и в мантии, но, кажется, владеет домом на колёсах и потому поутру одаривает всех (кроме Трубадура; наверняка из ревности) горячим кофе. Это теперь, взрослый, мучает Трубадура, лепечащего насчёт будущего с любимой «Мы хотим быть вместе... спать... медовый месяц», вопросом: «А какие твои дальнейшие стремления?» В молодости наверняка отрывался на зависть следующим поколениям: «наша мамочка» – мать Принцессы, что смотрит с фотографии на стене – Дженис Джоплин.

Сыщика (Василий Байтенгер) до поры можно принять за ходячее растение, ну так в том и его цель: прикидываться деревом, пока чудесная – весёлая и влюблённая – Принцесса (Лилия Мусина) не сбежит (точнее, спрячется в шкаф, ужаснувшись побоищу, внезапно возникшему между, в принципе, мирными героями) и брутальному решале придётся радикально действовать («принцессу связать, остальным горло перерезать, мост взорвать» – один из бронебойных комических рефренов спектакля). А мой личный приз за лучшую мужскую роль достаётся Алексею Ефимову, Второму разбойнику, улыбчивому парню с топором, уморительно зловеще и обезоруживающе плотоядно делящемуся достижением: «наломал я дров».

Во-вторых, напрягаться на спектакле противопоказано, «Е-ЕЕ-ЕЕ!» – идеальное название, передаёт и внутреннюю, и внешнюю свободу спектакля, его абсолютную раскованность. Вот рецензировать «Е-ЕЕ-ЕЕ!» – тяжело; потому что мучительно – да и невозможно – раскладывать поэпизодно, по полочкам;

это редкостно монолитное действо, единый поток – сознания, брожения, шуток, песен, импровизационных комментариев; смешное и нежное представление; накрывает и уносит.

И хочется, и колется вспомнить уйму деталей: жаркий – но при этом на расстоянии! – поцелуй Трубадура и Принцессы или их невидимые кольца дыма, отправляющиеся куда-то к Большой Медведице. Превращение людей в описанных братьями Гримм животных, случающее ближе к середине спектакля, в момент изгнания разбойников (осёл, запевший по-петушиному – привет и «Небывальщине» Чуковского, и всему абсурдистскому мировому наследию). Дичь, принесённую Вторым разбойников в дар Королю (тушка отказывается быть свободной – потому что мертва; для Фёдорова свобода – это не смерть, ровно наоборот). Безумное чаепитие гадание, порождающее дивный диалог Петуха и Разбойника: «К-как так? Как вы так живёте? – А я не желаю жить по-другому». Но есть в таком, даже любовном вычленении деталей что-не то; что-то противоестественное складу «Е-ЕЕ-ЕЕ!». «Нам любые дóроги дорóги» – песня с припевом, подарившим название; прозвучит, наверное, через четверть часа после начала спектакля, и это не отрывистое ослиное «е-ее» первоисточника, а расслабленное протяжное «еээээ».

Фёдоров удивительным образом примиряет хиппистскую ласку и панковский угар. У меня возникла вольная, впрочем, ложащаяся на текст спектакля ассоциация. Непредвиденные ситуации артисты могут разрешать диковинными анекдотами; в запасе Первого разбойника есть несколько «разрывных» – без конца и без начала, тем и прекрасны. Я тоже вспомнил один, цельный, но вполне странненький – где хиппи избивают панка ногами и приговаривают: «Слушай «Битлз», добрее станешь!» В «Е-ЕЕ-ЕЕ!» все, в целом, живут в ладу; не только хиппи и панки. King Krimson, Sex Pistols (вместе с их духовными потомками Idles), Геннадий Гладков – через запятую. Похожее делал Кирилл Серебренников в «Лете», вписавший ленинградский рок 1980-х в мировой контекст, уравнявший его в правах с Игги Попом, Лу Ридом, Дэвидом Бирном. Шаг Фёдорова – ещё глобальнее; тут советская классика, робко маскировавшая вполне контркультурные смыслы мультпародией, вживляется в единый рок-н-рольный контекст; и огонёк на мониторе уместно напоминает о другом местном культурном слое:

барды, костры, палатки, прочь от заманчивых сводов кооперативных квартир; но та попытка уехать – на час, максимум – на недельку, до второго, а здесь – большая эскапистская утопия.

Возможно, незапланированно «Е-ЕЕ-ЕЕ!» воспринимается как вторая часть дилогии, начатой «Котлованом», первым спектаклем Антона Фёдорова в качестве главного режиссёра «Старого дома». При всём несходстве историй, обе работы – о человеческих сообществах, о неортодоксальных комьюнити, устремившихся за мечтой в неведомое.

Бывшие бременские разошлись основательно, «по добру – по здоровью»;

на час пятьдесят – максимум два театрального и человеческого счастья. Песня друзей спасла нас.