Премьера
21.06.2024.
Цветы для Элджернона
Цветы для Элджернона
14.05.2024.
Девятью десять
Девятью десять
Максим Диденко: "Для меня сложно - не быть"
15 февраля 2017Алина Шимановская СТИЛЬ
Театральный перфоманс «Программа совместных переживаний», поставленный режиссером Максимом Диденко в январе прошлого года на сцене «Старого дома», стал большим культурным событием в Новосибирске. Погружение в тексты Льва Рубинштейна в театре решили продолжить.
- О грядущей премьере - почему вы решили ее поставить? И почему именно этот автор?
- То, что я сделал в прошлый раз, очень всем понравилось. Многие захотели, чтобы это стало не акцией, а спектаклем и шло в репертуаре. Почему Лев Рубинштейн – мне кажется, это один из немногих ныне живущих писателей такого высокого уровня, мне его творчество кажется очень близким, я его фанат. Я слежу за его деятельностью в фейсбуке и за всеми его публикациями в сети и в интернет-изданиях и считаю, что Рубинштейн – это одна из ключевых фигур сегодняшнего гражданского общества.
- Есть мнение, что ваша работа — это «комедия, цирк, мюзикл, драма и таинство одной увлекательной головоломки, степень крутости которой зашкаливает с первой секунды». В чем именно заключается ваша «крутость»?
- В этой ситуации просто люди, которые отвечают за пиар, решили взять из чьей-то рецензии отрывок, который как будто бы описывает сразу все мои работы. Но это совершенно не так. Возможно, я пребываю в иллюзии, что все мои работы достаточно разные: может, где-то есть цирк, а где-то его и вовсе нет. Также, мне кажется, что любая превосходная или сравнительная степень не совсем корректны: если люди находят в себе силы именно так судить обо мне и о том, что я делаю, и сравнивают с тем, что делают другие, то конечно бог им судья. Я так себя не воспринимаю, я не ощущаю, что я сильно самый, что я крутой, просто я делаю то, что мне интересно, и оказывается, что это интересно еще кому-то.
На заре юности, когда я осуществлял свои первые шаги в режиссуре, я поставил перед собой такую задачу — сформулировать собственный художественный театральный язык. В ту пору я, будучи еще артистом, пробовал разные техники и жанры театра и всегда находил в них что-то, что лично мне интересно или не очень интересно, что-то мне казалось всегда важным, и это важное я собирал в такую корзиночку. И вот теперь, когда я это собирательство более или менее закончил — во всяком случае, оно уже не с такой интенсивностью происходит, как было раньше — я из некоторых семян того, что в корзинку насобирал, выращиваю новые сады.
- В одном из недавних интервью вы говорите, что в первую очередь ваш язык — это все-таки язык тела, пластики и тому подобное.
- Наверно, так можно будет еще какое-то время говорить. Мне кажется, что мы же в этом мире присутствуем именно телом, получается, что какие-то другие «ворота» или другой «вход» — особенно в театр — мне кажется достаточно абстрактным. Я даже не представляю, как можно еще по-другому тут действовать.
- Какой он — ваш театр, что нас ждет, когда мы придем на премьеру вашего спектакля?
- То, что я делаю сейчас — это что-то вроде инсталляции в музее, что-то вроде музейного зала, который при этом является экраном. Зрители, с одной стороны, оказываются как будто в кино, они как бы его смотрят, с другой стороны, они посетители какой-то выставки, инсталляции, и, с третьей стороны, они как бы часть этой инсталляции. Музыка будет авторская. Я позвал Александра Карпова — он из Петербурга и мой старый приятель. Это первый раз, когда я буду работать с этим композитором, и мне очень интересно. Мы сочиняем что-то с достаточно сильным электронным звучанием, но при этом с «заходами» на территорию нового академизма.
- Как артисты будут в этой форме существовать?
- Артисты будут существовать в духе минимализма.
- Публика должна быть продвинутая, чтобы понять такой формат?
- Я считаю, что людям неплохо бы включать мозг время от времени. Мне кажется, что может быть даже интересно, чтобы публика была вообще не продвинутая – такой, какая она есть, будет достаточно, пусть она будет той, которая придет.
- Если провести линию «Рубинштейн — Новосибирск», то получается, что это спектакль в духе нашего города или это не так?
- Это вполне вероятно. Когда я сочиняю спектакль, я всегда завязываюсь со средой. Я думаю, что то, что новосибирский театр «Старый дом» позвал меня на постановку и что они из нескольких предложенных мною названий выбрали именно Рубинштейна, не является случайностью. Я к вещам подобного рода отношусь всегда с чрезвычайным вниманием. И то, что меня сегодня здесь окружает, и та работа по Рубинштейну в январе, и тот процесс, который сейчас происходит – все это связано. Если представить, что поперек течения реки мы натягиваем сеть, река течет и оставляет следы на ней, угождают в неё рыбы, а может, и консервные банки – и вдруг эта сеть взрывается, мы ее достаем, и то, как она выглядит, — это и есть срез этого течения времени.
- Вы уже прочувствовали Новосибирск — какой он?
- Я бы не сказал, что я как-то сильно прочувствовал, но я каждый день много хожу по городу пешком, смотрю какой он, что за люди здесь живут, как он с архитектурной точки устроен, какая здесь атмосфера и что здесь происходит. Пробую следить за всем этим, но за такой короткий срок трудно какую-то адекватную картину для себя составить.
- Вам интересно посмотреть на то, что происходит в театральной жизни Новосибирска?
- Здесь столько театров, серьезная «движуха» – «Красный факел», «Глобус», «Старый дом». Как режиссеру мне все это очень интересно, конечно. И потом — все-таки Красный факел — это один из ведущих театров страны на сегодняшний день.
- А чем еще вам запомнился наш город?
- Я был здесь в очень крутой бане — такой я не видел нигде. Там нет мест — нужно заказывать заранее, нам еле удалось туда проникнуть. После того как вы раздеваетесь для того, чтобы попасть в мыльную, надо пройти через ресторан, в котором сидят голые люди и смотрят хоккей. Такого я еще не встречал! Там невероятно чисто, три парных, одна как вагончик, где тебя обрабатывает специально обученный человек – парамейстер, есть два бассейна и куча чистого снега для обтирания.
- Максим, недавно вы в необычной форме «черной клоунады» поставили «Идиота» Достоевского. Как вам удалось переложить такую большую литературную форму на ваш театральный язык?
- Эту работу сделали в соавторстве с драматургом Константином Федоровым, но дело в том, что если в данном случае говорить о работе с объемом, любая история в Голливуде, например, считается дельной и интересной, если вы можете записать ее на спичечной коробке.
- «Идиота» можно записать на коробке?
- Мне кажется, что можно. Собственно то, что можно было туда записать, я и вместил в этот спектакль, потому что по сути — это мелодраматическая история. Пришлось отсечь очень многое, но я просто взял четырех персонажей и взаимоотношения между ними, и создал что-то вроде комикса на эту тему.
- Какие проблемы в современном обществе вас волнуют как режиссера?
- Меня беспокоит то, что происходит в нашем обществе — такой как бы консервативный откат в сторону несвободного контролируемого и запуганного социума.
- Некомфортного?
- Как сказать, всегда можно же спрятаться в ракушку своего внутреннего мира и оттуда не высовываться и продолжать заниматься при этом театром — такая возможность всегда есть. Ты можешь в ракушке пребывать в какой-то иллюзии и оттуда не выбираться, но все равно приходится как-то с миром неминуемо контактировать и мне кажется, что правильнее всего — рассматривать то, что пугает. И вот этому наверно посвящена моя работа в «Старом доме», этому рассматриванию.
- Что именно вас пугает?
- Конечно, и я думаю, что не только меня, я думаю, это касается всех. Мне кажется, что в современном русском обществе все очень боятся тюрьмы, потому что ею всех пугают, потому что вас могут посадить за публикацию или перепост в сети, за лайк, хоть за что. Чем дальше — тем меньше ты понимаешь, насколько это контролируемо, насколько это вообще зависит от твоих действий. То есть если следовать этим манипуляциям, то правильнее всего вообще перестать как-либо функционировать, слиться со средой и не проявлять инициативу, молчать, не быть. Но не быть — сложно, потому что когда ты молодой человек, тебе хочется жить, быть, а этот механизм тебе говорит — «не быть». И вот «быть или не быть» — это знаменитый вопрос.
В статье упомянуты:
спектакли: