новосибирский государственный
драматический театр

Михаил Заец: Я мягкий в начале, но жесткий в конце

Дебют на новосибирских театральных подмостках режиссер воспринимает как историю миллионов людей, которые жили на постсоветском пространстве и смотрели под Новый год замечательный фильм Александра Роу «Ночь перед Рождеством»: «Меня с детства завораживала история кузнеца Вакулы, Оксаны, Солохи и Пацюка. Я хохотал над Дьяком и замирал от атмосферы праздника и волшебства. Каждый Новый год по телевизору показывали старый фильм — и вся семья, друзья, знакомые хохотали до слез. Погрузившись заново в атмосферу рождественской ночи, мне захотелось поделиться своим видением повести с другими. Так и возникла идея поставить спектакль «Вечера на хуторе близ Диканьки». Будет сказка, будут вареники, будет сало — и не важно, что наша рождественская история случится летом. Гоголь актуален всегда».
— Я пришел в театр очень поздно — в 23 года. До этого у меня была другая жизнь. Я окончил строительный техникум, отслужил два года в Монголии. Работал на стройке и на лесоповале, водил лесовоз. Правда, до армии я занимался в театральной студии, но чувствовал, что мое актерское время еще не пришло. Хотелось накопить опыт, узнать жизнь.
Свою театральную карьеру Михаил Заец начал в 1998 году в Тюменском театре драмы, дебютировав в роли Раскольникова. Последовали мощный актерский взлет и сознательный уход из профессии — победило увлечение режиссурой. За несколько лет работы начинающий режиссер успел зарекомендовать себя в ведущих театрах Тюмени и Екатеринбурга, поставив «Зиму» Е. Гришковца, «Момо» Э.-Э. Шмитта, «Ночь перед Рождеством» Н. Гоголя, «Школу с театральным уклоном» Д. Липскерова, «Трехгрошовую оперу» Б. Брехта, «Лейтенанта с острова Инишмор» М. Макдонаха, «Двух дамочек в сторону севера» П. Нотта, «Мойщиков» П. Казанцева и Я. Пулинович и другие спектакли. Сегодня в режиссерском портфолио Михаила Заеца должность штатного режиссера Тюменской драмы, приз в номинации «Надежда» театрального фестиваля «Золотой конек», гран-при международного фестиваля «Коляда-PLAYS» и негласный статус режиссера-самородка, который «ставит лихо и самоотверженно, поражая сочетанием актерской проработки, концептуального театра и густой театральности, полной самой раскрепощенной фантазии».
— Вы родились в Братске, и логично было бы предположить, что ваша театральная карьера начнется в Иркутске. Однако вы отправились поступать на актерское отделение в Новосибирское театральное училище. Чем был продиктован выбор?
— В режиссуру часто приходят из других профессий. Среди режиссеров много бывших технарей, врачей, экономистов, химиков, психологов, но лесорубов, кажется, еще не было. Что вам дал этот брутальный опыт?
— Там люди другие. У них иное мышление, мировосприятие, подход. Столкнуться с ними в обычной жизни театральным людям почти невозможно. А мне кажется, подобные встречи обогащают и позволяют преодолеть рафинированность. Кроме того, мне казалось, чтобы что-то сыграть, надо через это сначала пройти. Конечно, есть такие гениальные актеры, как, скажем, Андрей Миронов, которым не нужен такой сложный путь. Они с детства нацелены на актерство. А я никогда не хотел стать актером.
— Кем мечтали стать?
— Моряком. Хотел, чтобы корабль, море, волны и все дела. Но с морем не получилось. Пошел в строительный техникум. Работал мастером на стройке.
— То есть свой театр вы можете поднять буквально с фундамента?
— А почему бы и нет? На практике я работал плотником-бетонщиком, так что вполне могу.
— Когда же вы решили кардинально сменить сферу деятельности?
— Однажды в 23 года, когда я рубил топором лес, мне пришло ясное осознание того, что время пришло. Я воткнул топор и поехал поступать в Новосибирское театральное училище, где учился один мой знакомый. Решил, если не поступлю, то все это глупая мечта. Поступлю — значит, судьба. Поступил на курс Льва Серапионовича Белова. Он отвел у нас первый курс и уехал в Нижний Новгород. Доводил нас артист театра «Красный факел» Михаил Александрович Стрелков. Мы были его первым выпуском. У нас был очень хороший, интересный, крепкий курс: Костя Колесник, Андрей Черных, Юлька Шкуренко, Дима Готсдинер и другие.
— Желание заняться режиссурой родилось там, в театральном училище?
— На четвертом курсе меня срочно ввели в одну студенческую работу. Нужно было помогать Любови Борисовне Борисовой. Она была местной театральной легендой. Такая прожженная, ученица Станиславского, старый МХАТ. Сидела, курила папиросу и говорила мне своим незабываемым голосом: «Михаил, вам надо заниматься режиссурой, у вас режиссерское мышление». Но я тогда хотел быть актером и ни о какой режиссуре не думал. Понимание пришло позднее, когда я понял, что актер и режиссер — две абсолютно разные профессии. Актер и режиссер — это взгляд изнутри и взгляд извне. Актер смотрит только изнутри и существует в одной, в лучшем случае в двух плоскостях. А режиссеру для постановки спектакля необходимы как минимум три плоскости. Если же у тебя четырехмерное сознание, то это вообще замечательно. Режиссура показалась мне более объемной. Поставить спектакль, вернее, собрать тот паззл, который впоследствии станет спектаклем, сложнее, чем сделать роль. Артист в этом плане ведомый человек. Он отвечает только за свою роль, а режиссер — за все роли, всех актеров и весь спектакль в целом.
— С другой стороны, это огромная ответственность: прикрыться нечем и некем.
— Ну, да. На этот счет есть старая шутка: если спектакль получился хороший — значит, артисты были прекрасные, а если спектакль вышел плохой — значит, режиссер был не очень.
— Вас не прельщает ведомость актерской профессии. Вы лидер по натуре?
— Мне самому всегда казалось, что нет, но в жизни я сталкивался с такими ситуациями, когда выходило наоборот. Взять хотя бы армию. Совершенно первобытная ситуация. Все, как щенки, сбиваются в стаю, собираются вокруг тебя, и уже не ты себя, а люди тебя назначают лидером. И ты начинаешь отвечать не только за себя, но и за тех, кто рядом. Но я, скорее, неформальный лидер. Меня никогда ни в одной профессии не интересовали лычки, и мне категорически не нравились назначенцы. Что же касается режиссуры, то режиссер обязан быть лидером. Если ты не будешь лидером, актеры за тобой не пойдут. Уже в силу этого иногда приходится быть жестким и жестоким.
— Вы — режиссер-диктатор?
— Я мягкий в начале, но жесткий в конце, потому что в первую очередь должен думать о театре и спектакле. Иногда я даже слишком мягковат. Начинаю сюсюкать с актерами, пытаюсь быть с ними на равных, а потом чувствую, что ситуация начинает выходить из-под контроля, и опять включаю жесткого режиссера.
— Вернемся к театральному училищу. Почему вы после выпуска не остались в Новосибирске?
— Нас тогда влекло ощущение романтики. Нужно было куда-то ехать, где-то работать. Так и случилось. Меня и трех моих однокурсников пригласили в Тюменский драматический театр. Мне сразу же предложили роль Раскольникова в «Преступлении и наказании». Мастер сказал, что в тюменском театре работает потрясающий режиссер, и мы поехали. Позднее выяснилось, что нас хотел взять к себе в «Глобус» Григорий Гоберник. Но, видимо, есть тропы судьбы. За несколько лет работы в Тюмени я как актер сыграл все, что можно было сыграть, начиная с Раскольникова и заканчивая Ляпкиным-Тяпкиным. Потом я много переезжал. Работал в Астрахани, Новосибирске, Омске. Играл у Воробьева, Каца, Ларичева. Наконец, окончил Екатеринбургский театральный институт, вернулся в Тюмень и занялся режиссурой. Сейчас я оставил актерскую профессию и ставлю спектакли в разных городах.
— Какой репертуар вам как режиссеру-постановщику ближе?
— Как говорится, все жанры хороши, кроме скучного. Мне нравится разнообразный репертуар и разный театр. Сегодня мы наблюдаем период безвременья. 70 лет мы жили по законам Станиславского, трясли его книжками, но часто забывали их открывать. В результате в театре сегодня много поверхностного, но мало профессионализма. А хотелось бы, чтобы было наоборот. У нас ведь, по сути, замечательная профессия: ты выходишь, вкалываешь за смешные деньги и еще получаешь от этого удовольствие.
— Для вас важнее процесс или результат?
— Сложно сказать, но как режиссер я скорее склоняюсь в сторону результата. Моя профессия — делать все для зрителя. Если я работаю в профессиональном государственном театре, где зритель покупает билеты на мои спектакли, — значит, он хочет знать, за что он платит. А это уже результат. Но от процесса я получаю не меньшее удовольствие. Гораздо сложнее смотреть свой спектакль через некоторое время после премьеры, когда одного актера душа потянула в одну сторону, другого — в другую, и весь спектакль посыпался. Как в анекдоте: я же не мешал вам, когда вы репетировали, теперь вы не мешайте мне играть. Смотрю я на такие спектакли и чуть до инфаркта не дохожу. Понимаю, что все могло быть тоньше, чище, глубже, но уже ничего сделать не могу — после премьеры спектакль живет своей жизнью.
— У вас были провалы?
— Тьфу-тьфу-тьфу. Явных провалов не было. Были знаковые спектакли, кассовые, хорошие и гениальные, но откровенно плохих не было. А смысл ставить плохие спектакли? Поверьте, ни один режиссер и ни один актер не хочет поставить плохой спектакль. Все работают на результат. А если что-то не получилось, значит, вмешалась третья сила — судьба или, скажем, Всевышний.
— Вы любите экспериментировать на сцене?
— Мне нравится открывать вещи в простоте. Я убежден, что самые авангардные вещи очень просты. Просто нужно чуть-чуть сдвинуть грань текста. Возьмем, к примеру, «Вечера на хуторе близ Диканьки». Сюжет этой истории знают все, а увидеть ее в новом свете может не каждый. Лично мне хотелось по максимуму донести до зрителя текст Гоголя, придумав для него новое обрамление.
— Это не первые «Вечера» в вашей режиссерской карьере. Что вас так притягивает в повести Гоголя, что вы вновь возвращаетесь к этому материалу?
— Главный критерий — язык, текст. Малоросские рассказы Гоголя нравятся мне даже больше, чем так называемый «питерский» цикл. Это более светлые, жизнерадостные произведения, без туч, слякоти и трагедий. Вот это ощущение тепла и света мне и захотелось перенести в спектакль. Мы, сибирские люди, немного суровы и очень редко улыбаемся. А на Украине люди более открытые — если враги, то навсегда, если друзья — навеки… Кроме того, для любого театра «Вечера на хуторе близ Диканьки» — это касса на несколько лет. В первом спектакле по Гоголю, который я ставил в Тюмени, меня занесло в сторону комедии и не удалось сохранить поэтическую атмосферу. В спектакле «Старого дома» я постарался восполнить этот пробел и поставил атмосферно-комедийный спектакль. Если раньше спектакль был просто нарисован, то сейчас мы его еще и расшили, вышили поверх картинки узор.
— Жанр спектакля — «сказка для взрослых» — как прикажите толковать?
— В «Вечерах на хуторе близ Диканьки» нам важны атмосфера Украины того времени и атмосфера рождественской сказки. Если же обратить внимание на тонкости сюжета, мы увидим, что это история для взрослых. Вот скажите мне, зачем пять мужиков ночью пришли к одинокой женщине? Мы можем предположить, что они просто пришли поговорить о жизни, но не будем льстить себе, потому что у Гоголя это прописано: ночь перед Рождеством, пост заканчивается, все ограничения скоро будут сняты. В детстве мы это «промахивали», а сейчас имеем возможность обратить внимание на завуалированные намеки. Вот почему наш спектакль — сказка, но для взрослых. Конечно, у нас не будет пошлости. Все будет тонко и безвинно.
— В спектаклях, построенных на национальном колорите, всегда велика вероятность переборщить и скатиться в карикатуру, лубок.
— Мы не делаем лубковую историю. Мы очень аккуратно сохраняем национальный колорит, вытаскивая историю за счет атмосферы. У нас очень хорошие стилизованные, но не фотографически аутентичные костюмы Ольги Трофимовой. Мы не украинцы. Мы играем в украинцев, потому что это история ряженых. Еще у нас обаятельная чертовщина. Мы наряжаемся в черта, но сквозь одежды нечистой силы проступает человеческое обаяние. И, конечно, много сценографических фокусов. Так получается сказочная история, похожая на «Любовь к трем апельсинам» или «Ворона» Гоцци.
— В вашем спектакле будет мощная музыкальная и вокальная составляющая. Как вам удалось заставить драматический «Старый дом» запеть?
— У Гоголя в тексте «Вечеров» не было ни песен, ни танцев, но мы нашли колядки, истории, которые славят Христа, и поместили их в пьесу. С подборкой фольклора мне помогло украинское общество в Тюмени, которое предоставило тексты и музыку. Аранжировку на эти песни сделал новосибирский музыкант Юрий Лосинский. Вокал и народное пение с артистами репетировала Анна Петрова. Сначала мы хотели исполнять песни под фонограмму, но ребята так распелись, что решили выступать вживую.
— «Вечера на хуторе близ Диканьки» только на первый взгляд кажутся сказочной хохмой про хлопцев, дивчин и мелкую нечисть. За колоритной украинской картинкой стоят очень сложные отношения героев с богом, церковью и хтоническим миром. Вас интересуют подводные течения повести?
— Меньше всего мне бы хотелось грозить пальчиком и говорить зрителям: «А-а-а, поняли, что я здесь сказать хотел?!» У Гоголя в тексте есть все, но смысла педалировать этим в спектакле я не вижу. Кто хочет, тот увидит. Спектакль должен быть, как слоеный пирог.
Каждый найдет в нем то, за чем, собственно, и пришел в театр. Кто-то захочет послушать текст, кто-то — слушать песни, кто-то — посмеяться, кто-то — подумать. Воздастся всем.

В статье упомянуты:

• Вечера на хуторе близ Диканьки