Премьера
В ближайшее время премьеры не запланированы!
Однажды в Новосибирске: юрта на крыше, пионеры началки и очень старый дом
18 ноября 2022Евгений Ларин Новосибирские новости
Взгляд назад. Исторический календарь
7 ноября 1922 года в Ново-Николаевске открыли памятник, который соорудили на братской могиле 104 человек. Большинство из которых были солдатами и офицерами белой армии, — восставшего против власти Колчака 2-го барабинского полка. Памятник — это каменная рука, сжимающая горящий факел. Сквер, возникший вокруг памятника, получил название сквер Жертв революции, сегодня это сквер Героев революции.
7 ноября 1933 года была сдана в эксплуатацию новая железнодорожная линия Новосибирск — Ленинск-Кузнецкий. Строительство дороги начали летом 1930 года одновременно со стороны Новосибирска и Ленинска-Кузнецкого. 16 ноября 1933 года началось регулярное движение. Линия проектировалась как головной участок сибирской сверхмагистрали, создание которой связано с разработкой Урало-Кузнецкого проекта.
8 ноября 1904 года ново-николаевский совет уполномоченных единогласно избрал старостой города купца Ивана Тимофеевича Сурикова. Глава торгового дома Суриков на тот момент уже был самым богатым человеком в городе. Он владел мыловаренным заводом, складами, строил доходные дома, магазины, развивал свою непродовольственную торговую сеть. И пользовался у горожан авторитетом и уважением. Помощниками старосты Сурикова стали известные предприниматели — колыванский мещанин Карелин и личный почётный гражданин Луканин, а кандидатами на замещение этих должностей — купец Маштаков и крестьянин Манаков. Так в городе впервые появилось местное самоуправление.
9 ноября 1916 года начались массовые беспорядки в Ново-Николаевске, вызванные резко обострившимся дефицитом продуктов и товаров первой необходимости и введением карточной системы, прежде всего, на сахар. Полиции и местной воинской команде не удалось предотвратить последствия «сахарного» бунта. Были разбиты и разграблены лавки нескольких торговцев-частников и потребительского общества «Экономия», расхищено около 400 пудов сахара и других товаров на 10 000 рублей. Две женщины погибли, четверо были ранены. 23 человека взяли под стражу. Потом их приговорили к различным срокам тюремного заключения.
11 ноября 1908 года Ново-Николаевск получил полное городовое управление по закону от 11 июня 1892 года.
12 ноября 1904 года председательница попечительного комитета о семьях воинов Мария Борисовна Кандаурова открыла бесплатную школу для «детей солдат, призванных на театр военных действий Дальнего Востока». Занятия в школе проводила сама Кандаурова и священник. Этим «благодатным делом» Мария Борисовна заслужила особое уважение у городской общественности.
13 ноября 1930 года в Новосибирске открылось государственное предприятие «Западносибирская киностудия» Государственного комитета РСФСР по кинематографии.
Однажды в Новосибирске. Рассадник дурмана
9 ноября 1929 года на заседании Новосибирского окрисполкома, как было сказано, «учитывая пожелания трудящихся масс и считаясь с благоустройством города», одобрили постановление горсовета о сносе часовни во имя Святителя Николая Чудотворца, что стояла на пересечении Николаевского, ныне Красного, проспекта и улицы Тобизеновской, ныне Максима Горького.
Эту часовню планировали построить в 1913 году к 300-летию дома Романовых. Но к юбилею царской династии возвести её не успели — не хватило денег плюс бумажная волокита. Разрешение на строительство часовни выдали только в октябре 1913 года, когда все юбилейные торжества уже практически закончились.
Принято считать, что спроектировал часовню, причём безвозмездно, не взяв за это платы, архитектор Андрей Дмитриевич Крячков. Но в части источников можно встретить более осторожную формулировку: «План и смету на постройку составил архитектор А. Д. Крячков, а городской архитектор Ф. Ф. Рамман осуществлял наблюдение за строительством».
На сайте Управления государственной архивной службы Новосибирской области про проект часовни, выполненный на трех листах, сказано: «Документ не подписан. Предположительно автор проекта — А. Д. Крячков». Некоторые исследователи утверждает, что проект принадлежал мещанину Мирону Мироновичу Панину. То, что проект составлен в 1914 году — это тоже предположение, поскольку документ не только не подписан, но он ещё и не датирован.
Ново-николаевским общественникам удалось получить бесплатные железнодорожные билеты на провоз колоколов. Благословение на строительство дал епископ Томский и Алтайский Анатолий. Он прислал в дар икону святого Николая с частицей мощей великомученика и целителя Пантелеимона. К 1914 году строительство часовни закончили и 6 декабря, на Николу Зимнего, часовню торжественно освятили.
Среди прихожан часовня Николая Чудотворца пользовалось большой популярностью. Но не прошло и пятнадцати лет, как вчерашние прихожане стали якобы требовать, чтобы часовню снесли, как и прочие «рассадники дурмана и одурачивания трудящихся масс».
30 января 1930 года газета «Советская Сибирь» в статье «Конец часовни» сообщила: «Вчера в 4 часа дня началась ломка часовни на Красном проспекте».
Грабить часовню начали ещё в 1921 году. Так, неизвестно куда пропала икона Николая Чудотворца с мощами целителя Пантелеимона и многие другие ценности. После полного разграбления здание снесли. На его месте поставили скульптуру комсомольца, рабочего-молотобойца. Но вскоре её заменили памятником Сталину, который разрушили в конце 1950-х годов после разоблачения культа личности.
Часовню восстановили в 1993 году к 100-летнему юбилею Новосибирска. Только теперь она находится немного в другом месте, чуть дальше от перекрёстка, где она располагалась изначально.
По сей день бытует легенда, что наша часовня находится или когда-то находилась в самом географическом центре Российской Империи. Хотя так не было никогда, как бы ни двигались границы нашего государства. Сейчас утверждается, что нынешний географический центр страны находится в Эвенкии, в Красноярском крае, на юго-восточном берегу озера Виви.
Было — не было. Превращение в театр
Гость в студии «Городской волны» — театральный журналист, пресс-секретарь театра «Старый дом» Юлия Щеткова.
Евгений Ларин: Сегодня в выпуске мы будем говорить об удивительной истории одного удивительного здания. Собственно, именно своей историей оно и удивительно. А это здание театра «Старый дом». Я бы сказал лучше так: здание, которое сегодня, впрочем, уже достаточно долго, занимает театр «Старый дом». Потому как, дорогие друзья, вы понимаете, что здесь не всё так просто, иначе мы бы не затеяли этот наш сегодняшний разговор.
Недавно в «Старом доме» состоялось открытие фотовыставки «Превращение в театр». И там ещё несколько слов, которые мы пока не будем раскрывать. Это событие было посвящено трëм юбилейным памятным датам: 85-летию Новосибирской области, 110-летию постройки здания, в котором находится театр, и 55-летию труппы театра «Старый дом».
Юлия Щеткова: Не труппы!
Евгений Ларин: 55-летию театра в этом здании?
Юлия Щеткова: Да!
Евгений Ларин: Про 85-летие Новосибирской области мы в этой студии совсем недавно уже говорили. Об этом вообще все много говорили.
А вот две другие даты мы сегодня постараемся разъяснить. Но для начала расскажите, что это за выставочный проект вы затеяли в «Старом доме»?
Юлия Щеткова: Нас давно и нежно интересует история нашего театра. Не только история коллектива, которая, в общем, собрана в книге «Ремарки на полях истории», выпущенной нашим театром за авторством новосибирского журналиста и преподавателя Елены Климовой. Там есть история труппы, которая берёт своё начало в 1933 году. А здание наше гораздо старше — ему 110 лет. И когда мы стали смотреть на даты, мы вдруг обнаружили ещё один юбилей — 55-летие с того момента, как мы здесь поселились. Получается, что ровно половину своей жизни здание существовало без театра.
Евгений Ларин: Вне театрального контекста.
Юлия Щеткова: Но, вы знаете, по своей природе оно оказалось очень театральным.
Евгений Ларин: Мне в силу известных причин довольно трудно объективно оценивать ситуацию, для этого нужно проводить специальные опросы, аналитику, но я почти уверен, что изначальное предназначение здания театра «Старый дом», равно как его авторство и время постройки — это отнюдь не общеизвестные факты. Даже те, кто видит его ежедневно, проезжая каждый день на работу по Большевистской или, будучи любителем театра, часто его посещает, не знает истории этого здания. Хотя это никакой не секрет, и никто никогда не делал из этого тайны. Но — тем не менее. Как, по-вашему — это так?
Юлия Щеткова: Это действительно так. Но сейчас мы можем посмотреть на здание, увидеть этот красный кирпич, старую кладку и понять, что здание, по крайней мере, очень старое. Долгое время, в конце XX века, наше здание провело в серой шубе, и все думали, что это, возможно, какой-то новодел. Оно не выделялось из панорамы города, разве что башенка возвышалась и наталкивала на какие-то мысли. А так, конечно, многие не знают даже того, с чего это здание начиналось. А начиналось оно как школьное здание.
Евгений Ларин: Поговорим об этом, но сначала об авторстве. Мне кажется, что вот эти башенки на старых зданиях в большинстве случаев позволяют безошибочно узнать проекты архитектора Андрея Дмитриевича Крячкова. Его самое, наверное, знаменитое здание в Новосибирске — это Краеведческий музей, бывший Городской торговый корпус. И вот они — эти самые башенки.
Юлия Щеткова: Совершенно верно! Это проект Андрея Дмитриевича Крячкова, школа сдана в 1912 году вместе с другими «родственниками». Школ тогда было сдано 12, правда, тогда они назывались не школы, а городские начальные училища. 12 начальных и одно реальное училище.
Евгений Ларин: Это то здание, где сейчас детская больница на Красном проспекте, 3?
Юлия Щеткова: Да. Они отличались по количеству классов. Начальное училище — это одно- или двухклассное образование. А реальное училище давало уже четыре класса и позволяло выше шагать по ступеням школьного образования.
Евгений Ларин: Там вроде ещё была разница в направлении обучения. Реалистов с самого начала готовили к поступлению в технические вузы, в естественно-научные. А начальное училище — это примерно как у нас сейчас «началка», с первого по третий класс?
Юлия Щеткова: Примерно так. Только на тот момент, когда эти школы строились, в Российской империи не было всеобщего начального образования. Собственно, впервые оно появилось в городе Ново-Николаевске. Этот указ был издан в 1912 году после постройки этих 12 школ.
Евгений Ларин: То есть мы уже хорошенько подготовились к этому указу?
Юлия Щеткова: Да. На самом деле школы, заказанные архитектору Крячкову, были построены по плану романовского типа.
Евгений Ларин: Типовые?
Юлия Щеткова: Практически. Он их немного изменял в зависимости от комплектности. Школы тогда строились по количеству учеников. Наша школа была двухкомплектная. Комплект — это 50 учеников на одного учителя. Соответственно, у нас было 100 учеников, поскольку школа была двухкомплектная. Трехкомлектная школа — на 150 учеников. Были ещё большие школы — четырёх- и пятикомплектные. Таких зданий из этих 12 школ было два, остальные были поменьше.
Предполагалось, что небольшие училищные дома будут построены по всей стране и, благодаря этому, будет возможно введение начального образования. Но мы оказались впереди всей страны.
Евгений Ларин: 12 школ — это, конечно, немного. Но с учётом того, что наш город был ещё довольно маленьким и провинциальным, то это серьёзная цифра.
Юлия Щеткова: Когда возникла идея строительства школ, а она возникла, если я не ошибаюсь, в 1908 году, газеты писали об отчаянной школьной голодовке. Дело в том, что 35% детей школьного возраста не могли посещать школу, потому что у нас просто не хватало зданий. У нас было 14 школ, 12 из них были в ведомстве народного образования, а две — в ведомстве синода. И этого не хватало. Постройка 12 школ не только закрывала эти 35%, но и давала в два раза больше возможностей. То есть если бы появилось много новых детей, то эти школы обеспечили бы местами всех.
Евгений Ларин: До революции Россия не успела ввести всеобщее образование, это сделала уже советская власть в 1920-х годах. Но что такое 1912 год? Через два года начнётся Первая мировая война.
Юлия Щеткова: В знаниях о судьбе нашего здания у нас есть небольшая лакуна, потому что мы до сих пор не знаем, когда школа пала. То ли это произошло во время Первой мировой войны, когда многие школьные здания были отданы под нужды беженцев, раненых и прочие социальные нужды, то ли это произошло во время Гражданской войны. Потому что у нас есть точные сведения о том, что к 1919 году в этом здании расположился госпиталь польского легиона. Эти сведения мы нашли у краеведов, подробностей мы, к сожалению, не знаем. Но мы точно знаем, что после себя поляки оставили здание в плачевном состоянии. А когда школа открывалась в 1912 году, то по инженерным системам это было одно из передовых зданий.
Евгений Ларин: Кстати, при его постройке был использован кирпич!
Юлия Щеткова: Наша школа была в числе первых кирпичных зданий, полностью построенных из своего кирпича, выпущенного в Ново-Николаевске. К тому времени заработал механизированный круговой кирпичный завод с гофмановской печью. Все циклы производства кирпича — от забора материала до лепки и просушки — проходили здесь. Это позволило сэкономить время на логистике. Всё тут же выходило с конвейера и шло на строительство школ. Это было очень здорово, потому что по ссуде, которую выделили из Фонда Петра Первого, нужно было 12 зданий начальных училищ и одно реальное училище построить за два сезона.
Евгений Ларин: Фонд Петра Первого — это был образовательный фонд?
Юлия Щеткова: Да. Дело в том, что на строительство школьных зданий давалась ссуда — 387 тысяч, у ней было три источника: Фонд Петра Первого, который ставил условия вернуть деньги в течение 20 лет и выстроить здания за два сезона, была небольшая безвозмездная ссуда из этого же фонда и часть денег было из пособия, выделенного городу-погорельцу после пожара 1909 года.
Евгений Ларин: Вы уже сказали, что к окончанию всех перипетий, связанных с Гражданской войной, здание вышло в совершенно убитом состоянии. Его же нужно было вернуть в строй?
Юлия Щеткова: Это ещё одна очень интересная история. Она связана с энтузиастом, просветителем и замечательным гуманистом Адрианом Васильевичем Веденяпиным. Это педагог, который возглавил эту школу. Когда в город вошла Красная армия, иностранные легионеры ушли, всё начало налаживаться — Веденяпин пошёл в только что образованное гороно (а жил он на Большевистской, как раз напротив школы).
Евгений Ларин: ...а вообще же он был выпускником самой первой будаговской школы?
Юлия Щеткова: Да, его родители приехали на строительство железнодорожного моста через Обь. Он пошёл в первую бесплатную светскую школу в посёлке, учился у тех самых учителей Козловых. Хотя он не был одним из самых первых выпускников, но тем не менее. Позже, в суровые годы, он спас библиотеку той самой школы, у них была хорошая библиотека. Он буквально вывез книги не телеге, и благодаря Веденяпину родилась знаменитая библиотека имени Льва Толстого, которая находится в Октябрьском районе.
И вот этот замечательный человек пришёл в гороно и сказал, дескать, ребята, нужно возрождать образование, я готов. Ему сказал, мол, конечно, давай, но нужно провести ремонт. Здание было в плачевном состоянии, ремонтировать его никто не собирался, на это просто не было денег. Тогда он на свои деньги купил три пуда муки, нанял строителей, взял своих будущих учеников, они пошли к мельнице братьев Луканиных, привезли на санях оттуда дрова, чтобы топить, был сделан ремонт и 1 февраля 1920 года школа заработала. Это была первая советская школа в нашем городе, открывшаяся уже при новой власти. Адриан Васильевич стал её директором и школу называли Веденяпинской, потому что он обладал огромным авторитетом.
Евгений Ларин: Но ведь эта школа знаменита была не только тем, что её возрождал один из пионеров новосибирского образования, но она в своё время стала одной из передовых, даже авангардных школ!
Юлия Щеткова: Это уже немного другая история. Мы знаем, что дальше там каким-то образом был организован приют для беспризорников, директором которого тоже был Веденяпин. А вот дальше уже появляется экспериментально-опытная показательная школа имени Ломоносова, или Школа горняков, как она ещё называлась.
Это была уникальная разработка. Дело в том, что Веденяпин пережил немало смен, вех в школьном образовании. Он был и автором учебников, и участвовал в разработке программ, ездил на съезды с Крупской. Потом, правда, его репрессировали, он пять лет провёл в лагерях. Через шесть лет после его смерти (а он умер в 1983 году) в 1989 году Веденяпина реабилитировали. Такая у него история. Он до конца жизни стоял у руля образования, был связан с педагогическим училищем, а в 1930-х годах он возглавлял такую необычную школу.
Что в ней было необычного? Она работала не по обычной стандартной системе с образовательными программами, а по так называемому «Дальтон-плану». Каждый ученик в тандеме с учителем получал методическую разработку, как он мог заниматься. И он занимался индивидуально, распределяя своё учебное и рабочее время.
При школе был детский сад «Очаг», из которого дети выходили потом в школу. Они проводили какие-то лабораторные работы, по образовательным технологиям они шли впереди планеты всей.
Евгений Ларин: А взрослые там у них были?
Юлия Щеткова: Да, конечно, учителя работали, только они не сидели с детьми, как мы привыкли, шесть уроков, после которых у детей свободное время. У них система строилась по-другому. В первой половине дня у них были, например, лабораторные работы, во второй — трудовые подвиги. Они выезжали в летнюю школу, участвовали в городских событиях, у них было очень мощное детское движение, они выпускали свою газету, старшие учили младших, занимались обучением неграмотных — это была очень интересная история.
Мы точно не знаем, в каком году школа прекратила своё существование, но к 1937 году все эти школы были закрыты.
Евгений Ларин: Их было несколько?
Юлия Щеткова: Они были по всей стране. В каждом более-менее крупном городе была одна или две таких школы. К 1937 году они прекратили своё существование, стали обычными школами. Но вот что интересно. К нам на экскурсию на открытие фотовыставки пришёл известный новосибирский журналист Наталья Дмитриева. И она рассказала о том, что её бабушка Аделаида Шварцкопф когда-то училась в этой Ломоносовской школе. Когда ей рассказывали, что бабушка училась в необычной школе, то она даже не представляла себе, насколько она была необычной. В 1937 году, когда отца Аделаиды — прадеда Натальи Дмитриевой — репрессировали, их семья уехала. То есть до 1937 года школа, по всей видимости, существовала.
Евгений Ларин: А когда же театр-то?
Юлия Щеткова: До театра ещё далеко. Что было там в годы Великой Отечественной войны, мы точно не знаем — скорее всего, госпиталь, — но она также была отдана под социальные нужды. Потом на какое-то время здание, видимо, снова возвращается к образу школы, потому что известно, что в 1951 году мальчики из этой школы отправляются в школу на улице Бориса Богаткова, а девочек отправили в школу на Инскую.
На Богаткова школа, кстати, тоже была построена Крячковым. К сожалению, во второй половине XX века она была достроена и очень сильно изменена, а сейчас она покрыта сайдингом. И теперь, глядя на эти два здания, вообще невозможно сказать, что они родственники.
В 1952 году начинается строительство коммунального моста, и бывшее школьное здание отдают в ведомство мостостроителей. Они устраивают там свою контору и красный уголок.
Хочется рассказать ещё одну забавную историю, которая произошла. Дело в том, что мы нашли сведения старожилов города, которые вспоминают, как они ходили мыться в нашу школу.
Евгений Ларин: Вот это новость!
Юлия Щеткова: Да, как в общественную баню. И мы долго думали, неужели там могла быть баня? Оказалось, что нет. Бани были рядом. Назывались они «Закаменские бани №3». Они были построены в 1926 году. Здание располагалось недалеко от школы. Когда началось строительство коммунального моста, часть здания бань снесли, а часть оставили. Там мылись мостостроители. Потом сносить бани было не сподручно, и на них сделали насыпь.
А в воспоминаниях людей — это было много лет назад — баня совместилась с театром «Старый дом».
Евгений Ларин: Интересно, получается. У нас есть одна контора мостостроителей — музей «Контора инженера Будагова». Если бы в крячковском здании сделали музей, там могла бы быть другая контора мостостроителей. Контора инженера... ну, какого-то другого инженера.
Юлия Щеткова: Контора строителей коммунального моста там существовала до 1955 года, а жили строители в бараках вокруг. Есть фотопанорама города тех лет, на которой очень хорошо видно, как наше здание возвышается среди деревянных бараков.
Следующий поворот истории происходит в 1956 году. В Москве молодой дирижёр Арнольд Михайлович Кац выигрывает смотр-конкурс собственно молодых дирижёров и ему поступает шикарное предложение: приехать в город Новосибирск и создать свой симфонический оркестр.
Евгений Ларин: Все предложения, связанные с Новосибирском, всегда были шикарными!
Юлия Щеткова: Но надо понимать, что в то время, чтобы получить свой оркестр (а Кац был действительно молод), нужно было протрудиться не один десяток лет. А здесь молодому человеку предлагают — да, Сибирь, да, он родился в Баку, — большое дело!
Евгений Ларин: В более тёплые.
Юлия Щеткова: И это тоже. А чем закрепить? Молодые люди — молодые семьи, им нужно дать жильё. Он обращается. Жильё, конечно, не дают, но говорят, что он может занять любое пустующее здание. И, обходя город в поисках здания, он находит бывшую контору мостостроителей. Они уже съехали, здание пустовало. Музыканты придумали, как можно сделать перегородки, чтобы там разместить комнаты-пеналы. По школьному проекту там был коридор и три-четыре класса, а им нужно было больше комнат.
Оркестр размещается в здании. Арнольд Михайлович вспоминал, что музыканты были счастливы. Недавно закончилась война, все ещё помнят тяжёлые условия. И когда они получали ключи от этого пенала, этой клетушки, у них дрожали руки от счастья.
Но счастье быстро прошло, потому что жить в таких условиях было всё-таки очень тяжело. И Арнольд Михайлович — а в направлении улучшения жизни своего оркестра он шёл как танк — обратился в соответствующие комиссии, дескать, пора давать квартиры, и разыграл перед одной из комиссий самый настоящий спектакль.
Он узнал время, когда приедет комиссия, подговорил музыкантов — и всё смотрелось очень естественно. Комиссия открыла дверь, и в это время каждый музыкант в своей комнате с открытой дверью начал играть на инструменте свою мелодию. То есть звук со всех сторон раздался очень странный.
Евгений Ларин: Талантливо!
Юлия Щеткова: Комиссия схватилась за голову и сказала, мол, в этих адских условиях жить невозможно. И после этого музыкантам стали давать квартиры, здание начало освобождаться.
Евгений Ларин: И вот теперь театр?
Юлия Щеткова: Теперь 1960 год, к начальнику областного управления культуры Николаю Чернову приходит делегация областного колхозно-совхозного театра. Это передвижной коллектив, созданный в 1933 году, чтобы нести искусство в массы по сёлам. То, что у него есть своя стационарная площадка, не предполагалось.
Евгений Ларин: Даже для репетиций?
Юлия Щеткова: Да. Они разъезжали. В ДК Клары Цеткин и в каком-то жилом доме у них были небольшие склады, куда можно было сложить декорации. Они из года в год, десятилетие за десятилетием ездили по области и играли спектакли. И к 1960 году они поняли, чтобы дальше так существовать совершенно невозможно.
Евгений Ларин: А есть сведения, как их вообще принимали в сёлах? Представим себе: вот крестьянин, колхозник. Он отработал в поле десять часов или даже больше, а после ему говорят, мол, а теперь, дорогой товарищ, иди в театр! Что он скажет этому человеку, который ему это предложит?
Юлия Щеткова: Да, действительно, на селе их, мягко говоря, не всегда ждали. Сохранились воспоминания о том, как устали эти артисты. В 1930-х годах они начинали ещё на энтузиазме. В 1940-х были фронтовые бригады — часть артистов, которые не ушли на фронт, выезжали на линию фронта и показывали там спектакли. А в 1950-е годы крестьяне уже хотели заниматься своими делами, а тут приезжает театр. Артистов нужно было размещать, им нужно было предоставлять какое-то временное помещение. Конечно, это зачастую раздражало, мешало жизни, и театр нахлебался, потому что условия путешествий и работы были тяжелейшими.
Транспорта не было. У нас есть сведения, как они плыли вниз по Оби на гастроли, пароход загорелся и артисты — они были сильными, физическими подготовленными — доставали из воды детей и доплывали с ними до берега. Есть сведения, как они ездили по грязи на телеге — лошади в грязи по шею, они доставали лошадей. Приезжали, играли в клубе, начинался ураган, сносило крышу клуба — заканчивали спектакь под зонтиками. Застряли на три дня в какой-то деревне из-за снега, их разместили в холодной школе — они вынуждены были выкладывать вокруг себя дорожку из крошек, чтобы мыши и крысы ели эти крошки, а по ним не бегали.
Евгений Ларин: В общем, любому энтузиазму приходит предел.
Юлия Щеткова: И надо сказать, что они это сделали вовремя, потому что буквально через несколько лет все колхозно-совхозные театры, которые были образованы в 1930-х годах, официально были расформированы, а наш театр продолжил существование, потому что он получил своё здание. И это было здание крячковской школы. Причём изначально там хотели сделать просто базу для репетиций и склад, но режиссёр Семён Иоаниди, который к тому времени возглавлял театр, придумал сделать там сцену.
Евгений Ларин: Это было до его прихода в ДК Клары Цеткин и создания там народного театра?
Юлия Щеткова: Да.
Евгений Ларин: То есть Иоаниди стоял у истоков не только театра «На левом берегу», но ещё и «Старого дома».
Юлия Щеткова: Да, это так. У нас есть артисты, которые помнят то время, и они говорят, что он сам бегал с рулеткой, всё измерял, и потом, как говорят, его чертежи легли в основу проекта, по которому здание было реконструировано. С одной стороны, это прекрасная тема, потому что театр получил своё помещение, свою камерную сцену, репетиционную базу, театр осел на одном месте. А с другой стороны, крячковское здание школы было очень сильно переделано. Ломали всё до основания. Была снята даже крыша, остались только стены.
Пожарные сказали, что обязательно нужно менять начинку с деревянной на железобетонную, — все перекрытия. Нужно было укреплять фундамент, потому что старый фундамент не выдержал бы железобетонных перекрытий. Его укрепили. Внутри всё было переделано. Именно поэтому здание не признано памятником архитектуры до сих пор.
Евгений Ларин: Мы знаем примеры крячковских зданий, которые сохранились практически в первозданному виде, как, например, Городской торговый корпус, ныне Краеведческий музей. Есть здания, которые изменились фактически до неузнаваемости, как школа на улице Бориса Богаткову или крячковская школа у Нарымского сквера. А насколько изменилось здание театра «Старый дом»? Мы вообще имеем право говорить, что это здание построил Крячков?
Юлия Щеткова: Теперь мы имеем право так говорить. Во-первых, у нас остались стены и наша знаменитая башенка. Во-вторых, в 2017-2018 годах была проведена реконструкция. Это такой замечательный пример, когда можно было этого, казалось бы, не делать — никто бы не обиделся, если бы это здание не было восстановлено и в своей «серой шубе» продолжало бы существовать.
Как точку отсчёта взяли одну из школ, которая признана региональным памятником архитектуры, поскольку подробной фотографической истории нашего здания не сохранилось. Строители сняли серую шубу, пескоструйной машиной очистили кирпич. Там, где он был повреждён или утрачен, сделали новую кладку, приближая к первоначальному виду. Когда мы во время экскурсии гуляли с посетителями, мы видели, где старая кладка, где новая. Старой кирпичной кладки сохранилось очень много.
Евгений Ларин: Этот тот самый кирпич?
Юлия Щеткова: Да, тот самый, с которого началось в Ново-Николаевске школьное образование.
Евгений Ларин: Кстати, мы не договорили про башенки! В вашем пресс-релизе я прочитал, что, мол, башенки хранили какие-то тайны — всё, как мы любим.
Юлия Щеткова: Да, была такая история. С одной стороны, башенки — это было стилистическое решение Крячкова. Зелёные башенки стали символом сибирской архитектуры. Но пошли слухи, что, возведя башенки на своих зданиях, архитектор Крячков хотел зашифровать в этом некое послание к коренным сибирским народам, которые жили в юртах.
Евгений Ларин: Прекрасная версия!
Юлия Щеткова: Версия отличная, но она не соответствует действительности, потому что эти башенки, помимо эстетической функции, имели чёткое предназначение. Это были противопожарные смотровые площадки, куда можно было выйти и посмотреть, есть пожар или нет пожара, увидеть, что вообще в городе происходит. Здания строились на пересечении улиц и по проекту должны были просматриваться очень далеко, как минимум на 800 метров.
На старых фотографиях мы всегда издалека видим эту башенку. Для города, который пережил пожар, это было очень важно.
Основное предназначение этой башенки состояло в том, что там скрывался котёл. Когда строились крячковские школы, город не имел канализации, отапливался исключительно дровами, в туалет ходили на улицу. И только один отель, не сохранившийся до наших дней, и здания крячковских школ имели собственное отопление. Трубы, все коммуникации и котёл выписывали из Варшавы. Котёл-то и скрывался в башенке.
Евгений Ларин: Театр «Старый дом» так, естественно, не всегда назывался.
Юлия Щеткова: Сначала это был передвижной колхозно-совхозный театр. Когда он получил своё здание, он стал областным драматическим театром. Потом у него появилась вывеска «Облдрама» — мы нашли такие фотографии.
Все говорили, дескать, пойдём в Облдраму. А Облдрама, надо сказать, гремела на всю Сибирь. В этом театре работали лучшие актёры, он продолжал активно гастролировать. Своё название театр изменил в 1992 году. Пришёл новый режиссёр, Семён Яковлевич Верхградский, посмотрел на это здание, на атмосферу и придумал театру новое название. Не потому, что это было старое здание со старыми стенами и скрипящим полом, а потому что в нём была особая атмосфера. Новый сезон в 1992 году уже начали под названием «Старый дом», с новой вывеской.
Евгений Ларин: В своих архивах я нашёл название первой постановки ещё того передвижного колхозно-совхозного театра — «Прорыв в любви». Я думаю, что такое авангардное название отбросило тень на все последующие события, потому что сегодня «Старый дом» славится, прежде всего, своими авангардными постановками. Мне кажется, что всё это связано и получается очень красиво.
Юлия Щеткова: Я с вами согласна. Всё, что мы делаем, мы делаем в большой любви.