Премьера
В ближайшее время премьеры не запланированы!
Простой русский хаос
24 ноября 2021Мария Козлова Место встречи. Сибирь
26 апреля 1986 года. 1:23:50
Было темно. Той ночью, когда крыша четвёртого энергоблока подлетела на семь этажей вверх, люди спали. Ночь резко превратилась в день, освещенный вместо солнца огненными всполохами над АЭС. Было ли им, тем людям из Припяти, страшно? Пока нет. А вот мне на на спектакле Дмитрия Егорова «Чернобыльская молитва» было. Страшно, потому что Чернобыль — не история взрыва. Это история без конца.
Когда в начале спектакля в непроглядной темноте зала на всю мощь выкрутили световые панели, я оцепенела, меня словно придавило к креслу невидимой силой. Свет раздражал. Казалось, что я чувствовала его даже на языке странным покалыванием. А вот глаз открыть не могла. Я чувствовала себя потерянной и в пространстве, и во времени. На секунду даже показалось, что я очутилась в 86-м, а мое состояние — лишь отголосок того, что могли когда-то чувствовать чернобыльцы, что заговорили голосами актеров.
Несколько черных силуэтов на сцене, словно такие же пойманные пересветом, как и я, даже не двигались. Картинка отчего-то казалась знакомой. Лишь спустя время поняла, почему 一 Хиросима. Рассматривая старые фотографии разрушенного города, я часто наталкивалась на такие тени, бывшие когда-то людьми. Они были на лестницах и тротуарах, на стенах домов, везде эти черные люди-пятна. А тут они ожили на сцене. Такие же воспоминания о ком-то, но уже не они сами, лишь осколки чьей-то памяти. И страшные слова про аварию из динамика в зале бьют по нервам сильнее. А потом вновь темнота.
В черноте сцены несколько историй наслаиваются друг на друга, тут и монолог ученого, и крик отчаянной жены, и шепот потерянного отца, и напуганный голос девушки, которой запрещено любить. И виной всему Чернобыль.
Катастрофа, что радиоактивным облаком отделила обычных людей от чернобыльских «хибакуси». Они другие, они чернобыльцы, которым никогда не сбежать от извечных вопросов о произошедшем, только вот отвечать не всегда хочется. Голоса надламываются. Голоса без лиц. Только силуэты, что чуть видны из-за горящей в руке сигареты или подсвечены работающим телевизором. Потому что лиц никто уже и не помнит. Если вообще их знали.
Парадокс, что героев той же Великой Отечественной мы знаем, но помнит ли кто-нибудь имя хотя бы одного ликвидатора? Казалось бы, такие же герои, только память о них похоронена где-то в стенах саркофага над разрушенным реактором. Так работает выборочная память или советское стремление к умолчанию проблем? Сумасшедшим кажется тот физик, что рассказывает о том, как первое время после аварии все делали вид, будто ничего не произошло, пока на землю оседали радионуклиды, равные взрыву 350 бомб, сброшенных на Хиросиму. Потому что «на станции работает правительственная комиссия. Прокуратура», потому что идет Холодная война и мы окружены врагами.
«Надо было говорить о физике. О законах физики. А говорили о врагах. Искали врагов»
Надо было бы бить тревогу, как кричали физики, пить йод, но люди-то продолжали жить, не понимая, что их будущее разрушается, как тело под воздействием радиации. Жизнь в лоскуты со странным свечением, и похороны. Хоронили землю, дома, родных.
Мужчина хоронил семилетнюю дочь. Она такая маленькая настрадавшаяся лежала на двери, что ее отец выкрал из старого дома в Чернобыле. Потому что как дверь-то оставить, на ней же вся жизнь записана. И вся история ー монолог. Никакого действия. Только то тут, то там зажигаются тусклыми всполохами лампа или гирлянда, лишь телевизор работает не переставая, будто еще один персонаж. Все в нашей голове, и оттого страшнее.
На старом экране черно-белый фильм о покорении мирного атома в СССР. В телевизоре все улыбаются. А на сцене и в зале слезы. Простой русский хаос, как говорили в спектакле. Только в хаосе тоже есть место свету.
А свет не только физический, что измеряется в люменах, а внутренний, потому что даже несмотря на страх, на боль и потери люди верили и жили. Они смогли привыкнуть. Приспособились. А главное любили, в прямом смысле, до смерти. Актеры в светящихся очках даже шутили в КВН над тем, над чем оставалось только плакать, потому что, если не шутить, с ума сойти можно.
Постепенно становилось светло. Но не на душе, там только тяжелее с каждой секундой, потому что рядом, на ряд ближе, сидят настоящие ликвидаторы, у которых слезы в глазах. Светлее становилось на сцене.
Светодиодные ленты под покрывалами, бесчисленное количество ламп, гирлянды, да даже этот злополучный телевизор — всё постепенно заливало сцену светом. Я чувствовала, что рано или поздно взорвется, как взорвалось тогда в 1986. И оно правда взорвалось, только внутри у каждого.
Потому что за полтора часа ты проживаешь сразу несколько жизней, но даже в сумме они словно меньше, чем твоя собственная. Судьбы героев обрываются понемногу, словно полотно начинает распадаться по нитке. Только вот Чернобыль не заканчивается, потому что пережить-то пережили, а выводы сделать так и не смогли. Конечно, физики знают, как не допустить повторной катастрофы, конечно, они помнят о том, что тогда случилось, вот только у остальных почему-то выборочная амнезия. И возможно, в этом-то все и дело? Может, нам просто нужно вспомнить?..
Фото с официального сайта «Никитинского театра»