В театре «Старый дом» готовятся к премьере по культовому тексту Дэниэла Киза «Цветы для Элджернона»
Репетиционный момент: семья Гордонов практически в сборе — отец (Юрий Кораблин), мать (Вера Сергеева) и сын (Виталий Саянок).
Премьерные показы спектакля «Цветы для Элджернона» в постановке режиссёра Андрея Гончарова в инсценировке драматурга Надежды Толубеевой пройдут 21, 22 и 23 июня. Повесть «Цветы для Элджернона» была впервые опубликована в апреле 1959 года и сразу принесла писателю Дэниэлу Кизу одну из главных наград в мире литературы — премию Хьюго. Пронзительная история уборщика Чарли Гордона, доброго человека с особенностями развития, чей интеллект был искусственно вознесён до вершин гениальности с помощью научного эксперимента, и по сей день заставляет чаще биться сердца и будоражить людские души. Читать этот шедевр без слёз практически невозможно, особенно финальные главы, где Чарли стремительно катится с горки интеллекта в пропасть «растительной жизни», глотая и коверкая слова. «По мере того, как растёт интеллект Чарли, сам Чарли в моём воображении идёт в гору. Чем выше он поднимается, тем дальше видит. Наконец он достигает пика, откуда ему открыт весь мир познания, а затем Чарли придётся проделать обратный путь. Вниз», — говорит в предисловии Дэниэл Киз, предупреждая читателя, что текст предполагает особую работу души и сердца. «Цветы для Элджернона» вдохновили знаменитых режиссёров и драматургов на множество интерпретаций, которые рассматривали эту историю с разных антропологических ракурсов. Менялись имена главных героев и география действия, но одно оставалось неизменным — сострадание к человеку, к его особому пути. Режиссёр Андрей Гончаров и драматург Надежда Толубеева расставляют собственные акценты в этом ставшем уже классикой сюжете.
Репетиционный момент: режиссёр Андрей Гончаров и заслуженная артистка РФ Вера Сергеева, репетирующая роль матери Чарли.
Режиссёр исследует внутренний мир Чарли, где в тайных комнатах сознания спрятаны важные родительские фигуры, неразобранные конфликты и мучительные попытки самоидентификации, которые оживают при первых проблесках интеллекта. Наверное, каждый из нас немного Чарли Гордон, который, несмотря на всю силу ума, так и не сумел пробиться через пустоши памяти, где хранится то, что крепко держит нас всю жизнь, не ослабляя своей эмоциональной хватки. Мы можем интегрировать любые технологии и прокачивать скилы суперспособностей, но есть вещи, которые зашиты в нас с детства, и они — сильнее нас. Если до научного эксперимента «щитом» Чарли была его забывчивость и способность видеть любые события исключительно в позитивном ключе, то с усилением интеллекта он «просыпается».
— Чарли Гордон участвует в уникальном эксперименте по хирургическому «осчастливливанию» человека, — говорит Андрей Гончаров. — После опасной операции на головном мозге он приобретает интеллектуальные сверхспособности и в короткий срок как бы проживает жизнь заново, погружаясь в пространство своих воспоминаний и снов. На пути к простому человеческому счастью и «социальной полноценности» вырастают преграды памяти, памяти о странном опыте прошлого, закреплённом на рефлекторном, нутряном уровне. «Присутствие» этого опыта, полученного как будто в другой, не-собственной жизни, не удаётся обойти даже сверхумом и сверхнавыками, добытыми хирургическим путём.
Артисты Юрий Кораблин и Виталий Саянок — отец Чарли и сам Чарли Гордон.
Многослойный художественный мир спектакля таит в себе немало сюрпризов и неожиданных планов — и во многом благодаря работе художника Константина Соловьёва, который, кажется, решил вопрос пространственно-временного континуума в контексте сцены «Старого дома». На сцене ожидается прекрасный мышь Элджернон, который покорит немало зрительских сердец, но, тссс, обойдёмся без спойлеров.
— Для меня, прежде всего, это пространство памяти и самоопределения человека, — делится Константин Соловьёв. — Важно понимать, что Чарли Гордон никогда не присутствовал в формате нормальности. Он из одного состояния перепрыгнул в другое. И очень реактивно. Поэтому его отвергают в любой среде. Он постоянно борется: я — есть, я — личность, я — субъект. Но для всех он всё равно часть эксперимента. Чарли эволюционировал, разогнался, ему, можно сказать, встроили невероятный движок, с помощью которого он осознал себя в контексте историческом и культурологическом. Но по факту он не знает себя самого. Он прорабатывает своё прошлое в контексте памяти, истории своего детства, родителей — эти пласты постоянно снимаются, как кожура у апельсина. Мы счищаем слои в спектакле, как в живописи, добираясь до голого холста. Этот принцип и станет базовым принципом сценографии.