Премьера
В ближайшее время премьеры не запланированы!
Зрителей ждёт «Удар»
18 января 2011Татьяна Решке Вечерний Новосибирск, 24.10.2009
Состоялся закрытый показ эскизного варианта спектакля «Удар» по одноименной пьесе Андреса Файеля и Гезине Шмидт. 18 героев основанной на реальных событиях истории сыграли три актера — Максим Гуралевич, Вера Сергеева и Василий Байтингер. По окончании показа состоялась дискуссия, участие в которой приняли исполнители главных ролей, режиссёр спектакля Ронни Якубашк (Германия) и, конечно же, зрители.
«Удар» — один из самых нестандартных проектов «Старого дома». Это эксперимент во всех отношениях. Во-первых, театр впервые берется за постановку современной европейской драмы «новой волны», ожесточенные споры по поводу которой не утихают до сих пор. Во-вторых, работа над спектаклем ведется в необычной для нашей страны форме WORKSHOP. В-третьих, текст пьесы основан на реальных событиях, в центре которых не похожие на интеллигентного зрителя персонажи, а также совершенно не театральная и абсолютно шокирующая история. В-четвертых, пьеса написана в документальном жанре, а спектакль этот злободневный non-fiction бережно сохраняет и даже подчеркивает.
В-пятых, многочисленных персонажей пьесы исполняют по три актера в каждом составе (Максим Гуралевич, Вера Сергеева, Василий Байтингер; Егор Голдырев, Ирина Смолякова, Сергей Безродных), что в театральной практике применяется крайне редко. В-шестых, это театральное действо не вписывается в рамки русского психологического театра, тем самым бросая вызов вековым стереотипам зрительского восприятия.
Перечисление всех граней российско-германского эксперимента можно было бы продолжать, однако и шести пунктов оказалось достаточно для того, чтобы зрители восприняли «Удар» весьма неоднозначно...
Пролог
Пьеса «Удар» основана на реальных событиях, произошедших в 2002 году в немецком местечке Потцлов, где двое братьев Шёнфельд, 23-летний Марко и 17-летний Марсель, а также их друг, 17-летний Себастьян пытали и зверски убили своего 16-летнего приятеля Маринуса. «Убийство в Потцлове» получило широкий общественный резонанс. Преступлением заинтересовался и Андрес Файель. В течение полугода вместе с Гезине Шмидт он проводил опросы всех, кто что-либо знал об этой трагедии. Смонтировав в одном тексте отрывки из судебных протоколов, бесед, допросов юных убийц, их родителей, друзей, работников прокуратуры и потцловских жителей, драматурги весьма натуралистично показали как само преступление, так и жизнь, из которой оно выросло.
Быть или не быть?
Некоторые зрители «Старого дома» пришли в замешательство от того, что ультрасовременная пьеса, а вместе с ней и реальное убийство во всех его ужасных подробностях оказались на сцене театра...
Часть аудитории после закрытого показа была возмущена героями пьесы и их неграмотной сленгизированной речью. Вместо Личностей с большой буквы — глубоких, мыслящих и красиво изъясняющихся — на сцену вышли те, кого раньше называли деклассированными элементами — недалекие, нравственно убогие, жалкие и косноязычные. «Безнравственно!» — восклицают одни. «Зрите в корень», — отвечают им теоретики театра. «Новую драму часто обвиняют в безнравственности, хотя эта драматургия не проповедует ничего подобного. Наоборот, только то и делает, что проповедует нравственность. Эти пьесы оставляют такое ощущение, потому что героем стал человек, как правило, с тремя извилинами, говорящий на весьма специфическом языке. Интеллигентный человек приходит в театр в надежде увидеть такого же интеллигентного, как он, человека на сцене, а вдруг видит малосимпатичные ему создания, которым в театре вроде бы не место. Современная драма ершиста. Она все время предлагает зрителю не то, что он ожидал увидеть, а нечто иное, раздражительное», — уверяет в одном из интервью известный театровед Марина Давыдова (Москва).
Прямая речь
Ронни Якубашк, режиссер спектакля «Удар»: «Нашу постановку отличает особая драматургическая форма, которую мы попытались сохранить во всем. Через сухой язык допросов и интервью, через минимализм художественного оформления мы попытались показать живых персонажей, которые скрываются за этими текстами. Показать — цитируя, но не открывая».
Василий Байтенгер: «Документальный текст тяжело играть, сказывается отсутствие четвертой стены. Русская театральная школа предполагает переживание и тянет нас в другую сторону, но мы стараемся сдерживать себя. А документальную сухость компенсируем этюдами».
Сергей Безродных: «Мы не прикрыты здесь, как обычно, образами, гримом, костюмами. Мы, можно сказать, голые. Но здесь важна наша человеческая позиция. Мы должны показать, что самое страшное в нашей жизни — равнодушие, и поставить перед каждым зрителем вопрос: что он собой представляет?»
Вера Сергеева: «Когда я впервые прочитала пьесу, я была в шоке. Я даже спать не могла. И не представляла, как можно ТАКОЕ играть. Потом я дала почитать текст одной немолодой женщине. Она объяснила мне, что все описанное действительно есть — и такие проблемы отцов и детей, и неумение молодежи общаться без алкоголя.
А раз это есть, раз это волнует людей, значит, театр должен не закрывать глаза, а говорить об этом во всеуслышанье».
Ирина Смолякова: «Когда ты узнаешь подробности этой ужасной истории, то первым делом хочется принять душ и смыть с себя всю грязь. Тем не менее пьеса не вызывает отторжения, а, как всякий драматический материал, требует к себе уважения и пристального внимания».
Максим Гуралевич: «Это очень интересная работа. Необычный материал, который затрагивает меня, как человека: я не бандит и люблю добро, а приходится играть внутренне неприятные и неприемлемые для меня вещи. Новый, вне школы русского психологического театра, подход к перевоплощению... Очень интересный режиссер со своим видением и совершенно другим менталитетом».
И, наконец, чтобы ощутить смысл и тон дискуссии, приведем несколько реплик, прозвучавших из зрительного зала. Эскизный вариант спектакля смогли увидеть и оценить деятели культуры, преподаватели, студенты (в том числе — будущие актеры)... Словом, публика собралась подкованная и морально подготовленная. Большей частью — «своя».
«Когда на сцене воспроизводятся реальные события, должно чувствоваться режиссерское видение. «Удар» — это голый натурализм, сплошной негатив, отсутствие выхода. Когда в спектакле, пусть даже самом трагическом, выражена режиссерская позиция, спектакль звучит как призыв к действию, и, невзирая ни на что, хочется жить. А здесь? Просто изложены голые факты. И что остается зрителю? Может, давайте все пойдем и просто повесимся? Или будем искать какой-то выход?»
«Театр — это не только ответ, театр — это вопрос. Вопрос к сидящим в зале. Я видел мимические перемены, я видел, как менялись глаза героев... такое я видел впервые! Это театр больше для головы, чем для души». «У меня сложилось впечатление, что все мы, посмотрев спектакль, мысленно от него абстрагировались: «Мы — нормальные люди, мы в этой жизни давно уже всё знаем...» Но в спектакле прекрасно показано, как матери могут НЕ знать своих детей. «Удар» — это вопрос: что происходит с нами, такими хорошими, нормальными людьми?»
В статье упомянуты:
спектакли: