Чтобы завладеть новой аудиторией, театр заходит на смежные территории: приводит в «Маленькие трагедии» рэпера Хаски, а в хип-хоперу «Копы в огне» — Noize MC, занимается иммерсивом, VR и AR во славу видеоигр или начинает существовать по законам Netflix. Как новые стриминговые сервисы доказали, что сериалы — это не обязательно «Россия 1», так и «Дисциплина» доказывает, что мейнстримовый нарративный театр — не обязательно МХАТ им. Горького. Театр может вновь задаться простой целью рассказать историю, сделать это без постдокументальных специй — и не облажаться. Также немаловажно, что «Дисциплина» — не конкурс и не выставка народных достижений, а фабрика, участвующая в процессе производства пьес, а в дальнейшем и спектаклей. После того как будут представлены все 11 пьес, актриса и режиссер Юлия Ауг поставит одну из них в театре «Старый дом».

«Наизнанку» Карины Бесолти

Действие пьесы Карины Бесолти о домашнем насилии происходит «где‑то в горах Северного Кавказа». Самоубийство молодой девушки Иды провоцирует ее сестру на расследование обстоятельств случившегося. Пьеса выдержана в канонах мелодраматического детектива, не по-детски держит напряжение, а ближе к финалу обрастает все большими неприглядными деталями того, как муж избивал и насиловал Иду и как когда‑то такими же методами их с братом воспитывал отец. Свекровь, да и все жители небольшого кавказского поселка, потворствуют происходящему молчанием и смирением. Насилие интересует Бесолти как традиция патриархального общества, как вшитый в культуру сложно изживаемый геном.

Вадим. Мне. Мне надо было. И все было бы. Все бы забылось. Но нет, она не хотела забывать. Я просил ее забыть. Она не хотела забывать. Она не хотела рожать моего ребенка. Сколько раз я ее возвращал. На полпути до врача. Она хотела от нее избавиться. Она не хотела никакой нормальной жизни. Она не хотела быть нормальной. Нормальной. Чтобы мы, наконец, построили нормальную семью. Чтобы у нас были нормальные отношения. Чтобы мы сидели за одним столом. Без папы, без напряженки. Просто сидели. Пили, ели, что‑то рассказывали друг другу, о чем‑то говорили. Но она не хотела быть нормальной! Понимаешь! Не хотела!

 

«От отбоя до подъема» Алексея Понедельченко

Новосибирский писатель Алексей Понедельченко создал умопомрачительно смешную пьесу о российской армии. Если бы был орден «за лучшие шутейки в пьесе-дебюте», его бы сначала удостоился Дмитрий Данилов за «Человека из Подольска» (пьесу о российской полиции), а сразу следом — Понедельченко.

Абсурдистская история молодого лейтенанта, заступившего на ночное дежурство и столкнувшегося с призраком офицера Великой Отечественной, пропитана уважением и (о, чудеса!) нежностью как к нынешней российской армии, так и к ее исторической памяти. Пьеса «От отбоя до подъема» обманывает все возможные ожидания: в ней нет ни оголтелого патриотизма, ни желания его развенчать. Вместо этого есть много любви, хорошо выдержанный юмор и всегда свободная койка для бойца Советской армии, отдавшего жизнь за товарищей. Нет сомнений, что пьеса обязана стать новым сценическим хитом 2021 года.

Алиханов. Скажи мне, Куча, ты зачем в армию пошел?
Кучин. Дурак потому что.
Алиханов. Ну, это само собой. Только это причина, а не цель.
Кучин. А ты зачем пошел?
Алиханов. Чтобы в тюрьму попасть.
Кучин. В тюрьму?
Алиханов. В нее родимую. А чего ты так удивился? У нас в поселке кроме тюрьмы работать больше негде. А без армии в тюрьму не берут. Вот отслужу, вернусь домой, бухану хорошенечко и в тюрьму пойду.
Кучин. И что, возьмут?
Алиханов. Возьмут, куда денутся? Там все свои.
Кучин. Ну и дела…
Алиханов. Да ничего особенного, у нас вся страна так живет. А вот ты как в армии оказался? Ну, кроме того, что дурак.
Кучин. А разве этого мало?
Алиханов. Конечно, мало. Было бы достаточно, недобора бы не было. Да ты не тушуйся, чего ты? Мне просто интересно, зачем люди из Москвы в армию идут? Жил бы я в Москве, стоял бы тут на тумбочке?

 

«Наташа» Марины Крапивиной

Новая пьеса Марины Крапивиной — в отличие от остальных участников «Дисциплины», драматурга уже давно состоявшегося, — это фундаментально продуманный оммаж чеховским «Трем сестрам».

Наши дни, главная героиня Наташа, воспитанница детдома, просачивается в семью постсоветской интеллигенции. Там все как положено: квартира, дача, запыленная библиотека, сервизы и приборы, неустроенный спивающийся гений-сценарист, умерший дед-марксист, несчастная психотерапевтка, чьи отношения завершаются ее абортом, а затем — суицидом возлюбленного. Кисель из рефлексии и бездействия взбалтывает только предприимчивая Наташа, неумело расставляющая ударения в словах, зато очень недурно смыслящая в приватизации всего, что можно приватизировать. Крапивина, подобно Звягинцеву в «Елене», ставит неутешительный диагноз равно как условно рабочему классу, так и креативному, уличая один в грязном паразитизме, другой — в неисчерпаемой нежизнеспособности.

Костя. Это ты зря так про Наташу. Она о тебе заботится, о матери твоей. Зачем так‑то?
Андрей. Что?! Заботится? В гробу я видал ее заботу! Пусть уматывает отсюда в свою Пермь — или откуда там она.
Костя. Та-а-ак, тебе, наверно, хватит уже, старик, ты дошел до кондиции.
Андрей. А это не тебе решать. Решало. Ты что тут делаешь? А? Что ты тут расселся? Вертухай! Вся страна вертухаев.
Костя каменеет.
Костя. Что ты сказал?
Андрей бормочет что‑то невнятно.
Костя. Ты как меня сейчас назвал? (Хватает его за футболку.) Вертухай, значит? (Нагибает Андрея к столу лицом, так что все что на столе разметается лицом Андрея.) Только из‑за Наташки ты еще жив, гаденыш.

 

«Гоша» Петра Маняхина

Видный молодой новосибирский журналист Петр Маняхин дебютировал в качестве драматурга пьесой в жанре «паранормальная трагикомедия государственной важности». Действие разворачивается в позднем СССР вокруг предполагаемого полтергейста Гоши: доказательством его существования занимаются несколько ученых некоего НИИ, спонсирует исследования КГБ. Пьеса-расследование к финалу кончится убийством, и есть все основания полагать, что к инциденту причастен Гоша.

Текст написан с паранормальным чувством слова и пониманием современной/вечной российской действительности, где заговоренная вода, секты, скиты и полтергейсты органично уживаются — а то и сотрудничают — с силовыми структурами. Маняхин создает свой мифологизированный макрокосм, в котором слишком хорошо угадываются универсальные правила наших реалий.

Семен: А с Николаем что?
Эксперт: Это который на кухне?
Семен: Вы видите здесь еще трупы?
Эксперт: Нет.
Семен: Будете задавать такие вопросы — ситуация может измениться.
Эксперт: А с Николаем еще более интересная история. На нем нет никаких повреждений, кроме одного точного и очень сильного удара.
Семен: Какого?
Эксперт: По голове.
Семен: Я вижу, что по голове, черт возьми! Конкретнее говорите.
Эксперт: Видите ли, я даже не знаю, как это правильно сформулировать…
Помощник: Я, кажется, нашел. Вот. Она в крови, и на ней что‑то склизкое.
Эксперт: О, да! Это и есть орудие убийства. На нем даже немного серого вещества.
Семен: Что?! Его убили солонкой?! Вы меня за идиота держите?!
Эксперт: Семен Петрович, подождите, держите себя в руках!
Семен: Я сейчас буду держать в руках твою шею — и очень крепко. Говори, что произошло!
Эксперт: Видите ли, по характеру повреждений и найденному орудию убийства, можно предположить следующую картину. Солонка прошла сквозь голову погибшего с энергией пули, выпущенной из автомата Калашникова.

 

Фото: Виктор Дмитриев и Андрей Гребнев