Каждый человек остается таким, каким был
06 октября 2016обозреватель Хроники Международного фестиваля Мартина МакДонаха
Эта постановка Сергея Федотова вместе с актерами новосибирского театра «Старый дом» стала очередным подтверждением проснувшегося интереса к пьесе М. МакДонаха «Сиротливый Запад», которая еще в прошлом сезоне фестиваля была не так часто и полно представлена в конкурсных работах, в этом же году – три очень разных постановки этой пьесы. И одна из них принадлежит С. Федотову.
Такое разнообразие режиссерских взглядов на один и тот же текст М. МакДонаха делает спектакли еще более интересными. Главная линия развития пьесы проста до неприхотливости: два брата, один из которых недавно убил своего отца, теперь находятся на грани братоубийства и отец Уэлш, который всеми силами пытается предотвратить это, готов и руки в пластик кипящий окунуть и жизнь свою отдать – лишь бы спасти братьев от еще одного греха.
Но что интересно, если разбирать спектакль в параллели с «Сиротливым Западом» Энди Арнольда, то мы увидим, что у него отец Уэлш – центральный персонаж, все развитие сюжета будто задается именно им, а в постановке С. Федотова центральные персонажи – сами братья. Пусть они «лысые клоуны» по своей природе, но все держится на них и именно на их внутренней динамике. Этот интересный ход снижает отстраненность в восприятии истории, помогает глубже проникать в ее суть, избегая оценок и включая чувства. Акцент ставится не столько на том, была ли жертва отца Уэлша напрасной или ненапрасной, но скорее ставится вопрос вообще о человеческой природе, если она настолько переполнена контрастами, взаимоисключающими эмоциями и переживаниями. В постановке становится явным: жизнь продолжилась бы и продолжается и после жертвы отца Уэлша – и это естественно, а каждый человек останется таким, каким был. Или не совсем?
Братья Коулмэн и Вэлин, и отец Уэлш - как будто из разных измерений, поэтому еще отчетливее ощущается такая тонкая, но и такая страшная грань: между дружеской потасовкой и братоубийством, между жесткой шуткой и признанием в страшном преступлении, но в первую очередь – между совершенным и несовершенным грехом, т.к. именно здесь черта невозврата.
Грех для братьев – что-то запредельное, как и мир отца Уэлша, который как то ценное истинное, но скрытое за простой оберткой мировосприятия братьев вне зависимости от того: осознают они это или нет. Это истинное скрытое иногда жуткое, иногда имеет характер катарсиса. Так, в последней сцене, когда братья все-таки мирятся, уходят вместе пить пиво и оставляют дом пустым, в полумраке звучат слова из письма отца Уэлша, как неизменный контекст происходящего, как крест, который всегда висел на стене при всех страшных событиях в этом доме и был безусловным критерием всему. И до мурашек – как читаемый кем-то свыше сценарий всех наших мучений, открытий и радостей – всей нашей жизни, иногда мерзкой, иногда счастливой, но (и тут становится страшно) кем-то предначертанной, кем-то наблюдаемой.
Однако за внешне «пустоватыми», как шкаф Коулмэна, и простоватыми братьями скрыта глубина и искренность переживаемого, с которой они просто забыли, что нужно делать - забыли, что живут и чувствуют. Пусть не на таком же уровне, как отец Уэлш, но в братьях тоже - целый мир, который и был раскрыт в этой постановке.
В статье упомянуты:
спектакли: