Парадокс: актеры – 1:0 – Режиссер
09 апреля 2025Иван Шевырев, специально для «Старого дома»
Парадокс: актеры – 1:0 – Режиссер
«Собрались как-то в бункере министр пропаганды Третьего Рейха, его жена, дети, врач, секретарь и собака – и все в роскошных нарядах ждут, но не ждут своей кончины от доблестной советской армии» – так бы начиналась рецензия на спектакль «Магда» по пьесе Майкла Ардитти, но «Парадокс об актере и жестокости» – это другое. Юрий Квятковский использует материал британского драматурга скорее как «первый слой» в своем исследовании. Каково это сыграть монстра, который когда-то был явью и которого невозможно оправдать?
Актер-подражатель, выведенный Дени Дидро, подошел бы к этой задаче хладнокровно, но спектакль Квятковского демонстрирует скорее анти-пример: условный Режиссер (Евгений Варава) приоткрывает для актера дверь, ведущую к саморазрушению. Оригинальная пьеса «Магда» (в переводе Ольги Варшавер и Татьяны Тульчинской) была дополнена текстом шеф-драматурга Екатерины Августеняк. Ее предметом интереса стал конфликт между актером и ролью, разрушительной для него.
Фото Виктора Дмитриева
Здесь театр в театре. Зритель, точно надев на себя мантию-невидимку, как бы наблюдает за ходом репетиции. В зале среди кресел располагается стол. За ним сидит Режиссер, возле него переводчики-синхронисты (Яна Погорелова и Софья Степанова). На сцене – тусклый, безотрадный бункер, обставленный изящной мебелью. От зрителя он буквально скрыт четвертой стеной; и что там, в этой могильной коробке творится, можно увидеть через три панорамных окна, которые напоминают ленту от кинопленки. Укрепляет эту мысль звук характерного треска, который сопровождает большую часть спектакля. А не кинопавильон ли это? – хочется спросить, – И кадр выстроен по канонам, и актеры разговаривают на немецком языке, и синхронисты параллельно дублируют их, создавая эффект одноголосого перевода с VHS-кассет… Возможно, это желание условного Режиссера стилизовать свой спектакль под документальный фильм?.. – время от времени на межоконное пространство выводится проекция с хроникой продвижения советской армии: «28 АПРЕЛЯ 1945 ГОДА, 4 ЧАСА ДНЯ»… «30 АПРЕЛЯ 1945 ГОДА, 6 ЧАСОВ ВЕЧЕРА»…
Фото Виктора Дмитриева
Действие пьесы «Магда» сменяется разговорами Режиссера с актерами. Спектакль начинается с того, как на авансцену выходит Анатолий Григорьев в роли… Анатолия Григорьева, но условного. Он спокоен, играет себя в предлагаемых обстоятельствах кастинга. Его речь приближена к повседневной. Но через 10 минут актер выходит на сцену уже гротескным и психопатичным Геббельсом. В парике, с подведенными бровями и глазами, он спускается по лестнице, отбрасывая широкую зловещую тень. Геббельс, кажется, не чувствует приближения краха Третьего Рейха. Искусный политический манипулятор как будто угодил в собственную ложь. Он и другие ключевые фигуры нацистской Германии укрылись в бункере-коконе и не представляют, что происходит снаружи. И только жена Геббельса, Магда (Наталья Немцева) сохранила прагматичный подход и чувствует неумолимо приближающееся крушение империи, а также – своей семьи. Но кому нужны ее мысли? Это касается и самой актрисы Натальи Немцевой, чьи переживания на площадке Режиссер не терпит: ей, как и зрителю, тяжело принять Магду, найти хоть какое-нибудь оправдание для своего персонажа. Магде отведено, наверное, самое страшное действие за весь спектакль – приказать усыпить собственных детей. Магду в этом плане сравнивают с Медеей, однако детоубийство Медеи для зрителя воспринимается легче, нежели детоубийство Магды. Ведь за сценической фрау Геббельс стоит реальный человек, – а этот факт обычно приковывает публику, заставляет ее тщательнее наблюдать и «подключаться» к персонажу.
Фото Виктора Дмитриева
Режиссер вызывает актрису на авансцену. Он стремится выпустить «джина из бутылки», воскресить душу Магды в теле Немцевой. Подобный подход ждет каждого актера. Режиссер копается в чревах артистов, давит на них; унижает, как, например, Виталия Саянка (исполняет роль Мартина Бормана), от которого тиран никак не может добиться нужной степени агрессии. И Виталий поддается Режиссеру, сам того не замечая, он превращается в разъяренного безумца, способного пойти и на убийство. Такой Борман спектаклю и нужен: громила просто молчит, но вызывает у зрителя отвращение и неприязнь.
Фото Виктора Дмитриева
Помимо Геббельсов и Бормана, в бункере находится Ева Браун (Лариса Чернобаева), без пяти минут жена фюрера. Она живет не в Третьем Рейхе, – она живет в сказке, где Гитлер – принц на белом коне, где не существует антисемитизма (Ева Браун в спектакле и не знает о существовании концлагерей), где мысли преданы одной свадьбе. Молчаливый доктор Людвиг (Арсений Чудецкий), на первый взгляд, кажется человеком в плену положения, однако «в тихом омуте черти водятся». После войны он планирует продолжить свои научные труды (а все мы знаем, что за эксперименты проводились над людьми в Третьем Рейхе). Его душа также отравлена, как и у остальных персонажей. Кроме, конечно, детей, которые пока что временами выбегают на сцену, дразнятся, играют с Немецкой овчаркой («роль» в спектакле исполняют аж три собаки!), не представляя, что их ждет. Этот «набор» персонажей, если посмотреть на их характеристики, мог бы послужить хорошей основой для комедии, но больно уж исторический оригинал жесток и безнравственен.
Фото Виктора Дмитриева
В «Парадоксе об актере и жестокости» зритель сопереживает не сторонникам национал-социализма, не Режиссеру; в первую очередь зритель волнуется за состояние актеров. И потому он радуется, когда персонаж Варавы с пеной у рта лежит подле сцены, – это актеры постарались. Действие переворачивается в тот момент, когда посреди репетиции Наталья Немцева вдруг переходит с немецкой речи на русскую, что вызывает слом восприятия как у зрителя, так и у Режиссера. Персонаж Варавы останавливает репетиционный ход, затем лезет в бункер к актерам и начинает отчитывать всех и вся. Здесь-то артисты и объединяются, чтобы покончить с тиранией Режиссера. И бунт их приводит к какому-то шекспировскому убийству отравлением. Магда не усыпляет детей, но Наталья Немцева (само собой, тоже условная) уничтожает Режиссера. Стало быть, корень зла все-таки пророс в актерах?
Фото Виктора Дмитриева
С этого момента спектакль меняется, напоминая теперь яркие кульминации фильмов Квентина Тарантино. Здесь есть место и для врачей скорой помощи, которые забегают в зрительный зал, точно сцена отравления была не постановочной; и для десятиминутного перфоманса Анатолия Григорьева, который не доиграл «свою лучшую роль». Актер, сросшийся с образом Геббельса, представляет партнерам по сцене собственную версию финала спектакля, где и он «голый», и ты «голый», и все «голые» сражаются, сражаются, сражаются… Этот гротескный прием немного разгружает зрителя после получаса мрака.
Реальности пьесы, спектакля и нашей действительности соединяются в одно целое. «Кто на сцене – Геббельс или Анатолий Григорьев?» – такой вопрос может задать себе зритель. Красный свет обливает сцену. Начинается некая «церемония», где актеры умерщвляют в себе зло, выпивая по очереди яд цикуты. Они навсегда отрывают от себя Геббельса, Магду, Людвига, Бормана, Браун… И очищение это продлится ровно до следующего показа спектакля.
Но главное в этом абсурдном и одновременно страшном действии другое – фигуры детей, что смирно сидят на кровати и обнимают немецкую овчарку. Их души освобождены.
Фото Виктора Дмитриева
*Ивана Шевырёв, студент театроведческого факультета РГИСИ
В статье упомянуты:
спектакли: