Белорусский драматург Дмитрий БОГОСЛАВСКИЙ, который адаптировал пьесу Горького «Дачники» для театра «Старый дом», — о природе театра, Роберте де Ниро и акульей профессии

В театре «Старый дом» прошла премьера спектакля «Дачники». «Ведомости» встретились с известным белорусским драматургом Дмитрием Богославским, который работал над литературной адаптацией пьесы Максима Горького «Дачники» — основой спектакля.

— Задам неизбежно глупый, но важный вопрос: для чего нужно было «переписать» Горького?

— Язык имеет свойство меняться, поэтому мы с режиссёром Никитой Кобелевым адаптировали текст Горького, чтобы он прозвучал современно. Но в сюжетном плане мы старались не уходить от пьесы, сохраняя все линии и перипетии. У нас была главная цель — приблизить героев к зрителю и к сегодняшнему дню. Я уверен, что театр сегодня рождается только при полном подключении к герою и к его истории. В этом и суть всего театрального процесса: мы должны сопереживать не абстрактным людям, живущим сто лет назад, а людям сегодняшним, которых видим каждый день. Мы можем узнать в них своих родственников, друзей, себя — это и делает театр живым. Горький написал своих «Дачников» в предпереломный период. Исторические спирали, конечно, возвращают события на круги своя, но люди-то — каждый раз новые. И для них ситуация, в которой они находятся, нова сама по себе. Так диктует время. Что делать, когда вокруг много вопросов, а у тебя нет никаких ответов? В этом и заключается человеческая загвоздка. В «Дачниках» каждый пытается найти для себя ответ. Один говорит: «Значит, я буду просто праздно жить, наблюдая со стороны за этим копошением в муравейнике». Другой, наоборот, отстаивает свою гражданскую позицию. И вот эта разность мнений даёт нам возможность задать вопрос зрителю: «А ты что сегодня будешь делать?». Чем быстрее мы найдём ответы для себя, тем нам станет легче.

— Сегодня в культурном пространстве всё чаще ломаются копья — эксперты пытаются определить театр в конкретную нишу: одни говорят о его развлекательной природе, другие — об экзистенциальной. Что для вас театр?

— Для меня театр — не средство развлечения, а гражданский институт, который говорит о существующих у нас проблемах, где мы можем помочь друг другу. Психологи советуют проговаривать свои проблемы, чтобы быстрее понять, как их решить. Да, отчасти, театр — это ещё и неудобные предлагаемые обстоятельства, которые вынуждают человека действовать, прикладывать свою волю, чтобы чего-то достичь, или наоборот — убежать. Театр бездействия для меня странен. И я никак сейчас не пытаюсь умалить чьи-то кардинально другие взгляды на театральные процессы. На мой взгляд, театр помогает зрителю задавать себе вопросы. Мы постоянно бежим, у нас много забот и проблем, мы промахиваем многие вещи в своей жизни. А когда театр задаёт тебе вопросы, ты начинаешь искать на них ответы. Артисты в момент работы перекапывают свою жизнь — они ищут точки соприкосновения со своими героями, они задаются этими вопросами. Режиссёр и драматург тоже пытаются найти ответы. Театр — это совместная работа. Вот тогда и возникает терапевтический эффект.

— А как относитесь к развлекательному театру?

— Пусть растут все цветы и соперничают сто школ. Хочется людям работать в развлекательной манере — пусть работают. Я хочу по-другому. Для меня развлекательный театр — это какая-то парадоксальная вещь. Однажды мои родители приехали ко мне в Минск, решили сходить в театр. Я им говорю: «Сейчас выпускается комедия, пойдёте?». А там сюжет — главный герой разбивается на машине и попадает в больницу. К нему приходят жена с дочерью, а потом любовница. Оказывается, он 20 лет жил на две семьи. Все хохочут, комедия. А после спектакля мама меня спрашивает: «Дима, я не понимаю — почему женщины смеялись? Это же трагедия — человек жил на две семьи». Меня глубоко поразил её вопрос. У нас, видимо, настолько деформировано чувство юмора, что мы не замечаем очень простых вещей. Но опять же, если людям нравится, то пусть будет и такой театр. Человеку тоже нужно в какой-то момент выключить голову и два часа посидеть в теплом театральном зале, получив заряд положительных эмоций.

— Близка ли вам современная постдрама, когда зрителю предлагается не проживать сюжет, сопереживая героям, а рефлексировать и чувствовать?

— Ты же в театре можешь получить заряд не только от сюжета, но и от самой атмосферы, от какой-то определённой мысли или короткой фразы, которая была написана мелом на стене. И в тебя этот штрих попадает глубоко и сильно во время спектакля, а потом догоняет спустя неделю. Повторю сам себя: сегодня всё должно жить.

— Вы знакомы новосибирскому зрителю по фабрике нарративного театра «Дисциплина», который был запущен в «Старом доме» в 2020 году. Именно на мастерской известного сценариста Александра Молчанова вы написали пьесу «Катапульта»: сначала прошла читка с участием стародомовцев, а потом «Катапульта» разлетелась по многим театрам. Но к тому времени вы были уже известным драматургом — спектакли по вашим пьесам с успехом шли в российских и не только театрах. Что привело на «Дисциплину» уже состоявшегося автора?

— У нас акулья профессия. Ты не можешь останавливаться. Артист не смотрит спектакль в зрительном зале как зритель. Он смотрит его как профессионал, пытаясь подметить: так, а что здесь сделал мой коллега? И в драматургии — то же самое. Если есть возможность перенять опыт у Александра Молчанова, то почему бы нет? Моя педагог по сценической речи ездила в Париж, где давала небольшие курсы по сценречи и актёрскому мастерству. И вот как-то она приходит в зал знакомиться со своими студентами: «Я — Жак», «Я — Люси», «Я — Роберт де Ниро». Что?! Да, действительно, стоит Роберт де Ниро. Он купил два дня этого курса — приходил, занимался. Это нормальная практика. Всё вокруг меняется. Нельзя по одним и тем же принципам жить, играть, писать и ставить. Это дело личностного развития.

— Традиционные вопросы. Когда начали писать? Как происходит процесс творчества?

— Я в школе играл в КВН, в 16-17 лет писал стишки про любовь, даже какую-то малую прозу. Поступил в театралку, потом пришёл работать в Молодёжный театр артистом, но театр ушёл на капитальный ремонт, мы мало играли, но делать что-то сильно хотелось, вот всё от этого желания и закрутилось — я начал писать более осмысленно. Актёрской работы у меня было мало, больших режиссёрских амбиций тоже, но было ощущение, что ты занимаешься театром. А по большому счёту, нет никакой разницы, режиссура это, драматургия или актёрство. Пишу по-разному. Иногда очень долго. Иногда — не очень. Но всегда — только тогда, когда приходит желание. Должно вызреть, чтобы на бумагу лечь. А если вызрело, то и пачка сигарет может в качестве бумаги быть. Помните детскую фразу «у кого что болит, тот о том и говорит»? Так и у меня происходит. Что-то цепляет, и ты начинаешь это раскручивать. Бывает, что сразу идёшь от себя, от своих чувств, опыта и эмоций. А бывает, что начинаешь собирать материал. Был опыт, когда сначала появилось название пьесы, и внутренний моторчик начал крутится именно от него.

— Как относитесь к театральной критике?

— Хорошо отношусь. Она мне не мешает. Критика — это же не просто разнос. Просто тебе в какой-то момент объясняют, где ты находишься — в какой точке своего творчества. Главное — понять, что люди редко говорят тебе назло. Всё-таки чаще, чтобы помочь. И я убеждён, что всё это устроено таким образом, чтобы мы друг другу помогали.

— Вы закончили работать над пьесой. Как потом складываются ваши отношения с ней?

— Когда поставил точку в произведении, я свою работу выполнил. После этого начинают творить совсем другие люди. И это уже их взгляд на мою пьесу, я не имею права вмешиваться. Да, бывает, что режиссёр предлагает сократить или переписать какой-то момент, мы вместе обсуждаем: надо ли это делать, чем это обосновано?

— Как вам работалось с труппой театра «Старый дом»?

— Мне было комфортно. Я люблю такую структуру, как дом-театр, где небольшие зрительные залы и сплочённая труппа, когда внутри коллектива нет внутренних противоречий. Это всё способствует работе. Мы должны сделать работу хорошо — в хорошем творческом состоянии.