Премьера

В ближайшее время премьеры не запланированы!

СЕГОДНЯ В ТЕАТРЕ

18 Декабря, среда

Е-ЕЕ-ЕЕ! / Бременские музыканты

подробнее>

Вишневый ад: страшный сон трудоголика

09 ноября 2016
Яна Колесинская ОДИН & ДОМА
Андрей Прикотенко по-новому прочитал комедию Чехова в новосибирском театре «Старый дом» и вызвал бурю всенародного гнева.
 
Ну и что вы все прицепились к классической традиции? Не надоело читать «Вишневый сад» о том, как циничные миллионеры обижают возвышенную интеллигенцию? Вы на самом деле думаете, что Раневская не могла наутро появиться в пижаме клоунской расцветки, а легла спать в платье и шляпке? Вы считаете, что пафосные монологи, слезы, вздохи, объятья – это и есть Чехов? Серьезно? Право, говорить об этом так же неловко, как и о том, что советские учебники по литературе засорили мозг, но… После премьеры «Вишневого сада» в «Старом доме» народ разнес фейсбук, защищая честь классика от посягательств!
 
Команда театра «Старый дом» неистово «посягала на честь классика» во время репетиций, когда сочиняла спектакль, вслушиваясь в текст, ныряя в его глубины, проигрывая одну и ту же сцену по десять, по полсотни раз, чтобы пробраться к сути. Шла за режиссером, предлагавшим отказаться от иллюстрирования хрестоматийно-расхристанной пьесы, но использовать ее как толчок для фантазии, поиска, полета, вдохновения. Может быть, верили они, в двойном дне чемодана с пыльной рукописью отыщутся завалявшиеся бриллианты. Как было с мольеровским «Тартюфом», поставленном Андреем Прикотенко десять лет назад в «Красном факеле» и еще со многими его спектаклями по истрепанным пьесам.
 
И вдруг оказалось, что комедия «Вишневый сад» — это сон Лопахина. У Чехова так и написано: «нарочно приехал сюда, чтобы на станции встретить, и вдруг проспал… Сидя уснул». А и правда, такое может присниться только в страшном сне. Работаешь всю жизнь как проклятый, тут приезжают господа из Парижа, проматывают свое имение, да еще и обижаются. А он с юности влюблен в барыню и мечтает все бросить к ее ногам. Бред. «Алиса в стране чудес». Шарлотта (Ольга Кандазис) с открытой книгой, из которой зачитывает загадочные отрывки. Магия въедливого детства, в то время как давно пора повзрослеть и жить по труду, а не по благости.
 
Если детство затягивается, то оно превращается в цирк. Гаев (Константин Телегин) — в коротких штанишках, Дуняша (Яна Сигида) — в балетной пачке и походных ботинках. Яша (Ян Латышев) в красном комбезе — он у них главный шут, мальчик на подхвате, то пляшет, то плачет. Епиходов (Виталий Саянок) и вовсе современный художник, беспрестанно устраивает перформансы, обливаясь клюквенной кровью под хохот зала. Петя (Тимофей Мамлин) ходит в пальто на голое тело, да и живет он в бане. Фирс (Вячеслав Митянин) — невменяемый Пьеро в белой ночной рубахе до пят с накинутым поверху фраком. Все это смешно до колик, и до поры до времени не ведаешь, какой горечью обернется.
 
«О мое детство, чистота моя! В этой детской я спала!» — притворяется смешная Раневская (Лариса Чернобаева). Какая, к черту, детская. Ты уехала отсюда пять лет назад, в 32 года, и уже тогда вишневый сад начал облетать. Гаев, вместо хрестоматийного монолога про уважаемый шкаф, мягко упрекает: Люба, как же можно, антиквариат же, дорогая вещь — когда она, зайдя в дом, грациозно пинает подвернувшийся мяч, и он угождает прямиком в антиквариат, «от шара направо в угол». Хруст разбившегося стекла — так эта прелестная женщина, глазом не моргнув, сломает, разнесет, развеет все самое дорогое.
 
Лопахин втолковывает им, как детям: господа, опомнитесь, есть только один способ спасения! Но у Гаева в коротких штанишках свой план. Поэтапный. 1. Выдать Варю замуж за богатого человека. 2. Познакомиться с генералом, чтоб дал под векселя. 3. Дождаться денег от ярославской тетушки. Честью клянется. Деятелен и деловит. Заговорщики долго готовятся, шушукают, репетируют (все это происходит за сценой) и, преисполненные важной миссией, толкают бедную Варю (Олеся Соколова) в объятия Лопахина. Который любит другую. Скандируют: «По-здрав-ля-ем!». Хлопушками стреляют, бумажки из которых — точь-в-точь как облетающий вишневый цвет.
 
Лопахин Анатолия Григорьева — тощий, жилистый, иссохший, щеки впалые, спит мало, даже поесть не успевает: «Я встаю в пятом часу утра…». Размышляет о труде, о природе, о назначении человека. В этот момент безродный «мужичок» похож на Астрова. А им пофигу. У них куролесы — изысканные игры под шарлоттину дудку. Так уморительно хором прокричать Лопахину «бе-е-е!». И еще раз, и еще раз! Славная компашка развлекается в силу своих интеллектуальных способностей, а он в этой компактной мизансцене неподвижен, как пришпиленная к гербарию бабочка. Недвижимо стоит затылком к ним или возвышается в стороне, на обочине, поодаль. Смотрит со стороны, извне, из другого измерения на свой страшный сон.
 
Раневская сама не замечает, как постепенно превращается в Шарлотту и пляшет дикий клоунско-марионеточный танец. Вишневый сад гибнет задолго до того, как над ним занесут топор. С каждым новым витком абсурда набегает порыв ветра и сдувает с деревьев вишневый цвет. Свистит вишневая пурга, заметая все дорожки былого рая, унося воспоминания о детстве, в котором не надо было ни думать, ни действовать, ни принимать решения. Летит белый цвет, закручиваясь в вихре, уносится в небытие, и деревья, которых нет на сцене, видятся нам сухие и голые. Ничего не остается, как их срубить.
 
Странное дело, спектакль менее интересен там, где прелестная Раневская становится узнаваемой и привычной – и говорит прямым текстом, к которому нет претензий у ретроградов. В своем слезливом разговоре с Петей она честно излагает перипетии своей трагической судьбы. В финальном монологе с Лопахиным, глядя в никуда, твердит о камне, который тянет ее ко дну, но без которого она не может. И не видит Лопахина, и не понимает, что с ним происходит, и не чувствует, как убивает его… и… и…
 
Там такое страдание. Там такая боль. Дурак, дурак, твердит он себе, в отчаянии и ужасе хватается за голову. Боже мой, какой дурак. Кому, ради кого, зачем… Ничего не поняла русская француженка в розовой овечьей шубке. Она и всю свою компанию одела в розовое. Это, похоже, униформа дураков, завершившая клоунаду. Дураки подкупающе обаятельны, но их сад погиб.
 
Ладно, только бы она выпадала из сегодняшней действительности. Так ведь и он тоже выпадает со своими бесполезными деньгами. Сильный, волевой, самостоятельный мужчина сломался на чувствах. Выкарабкался из грязи, доказал свою состоятельность, выиграл торги — и проиграл в главном. Любовь не купишь, уговорами не завоюешь, в качестве вещи не присвоишь, тем более Любовь слепа и глуха. Вместо мечты получишь вишневый ад. И все, кончена жизнь, недотепа, из самой селезенки рвется вопль: «А меня!!! Меня забыли!!!». Вот и умирай один в заколоченном доме. А Фирс из страшного сна, фрик из больного воображения, фарисей из облетевшего сада заскочит на подножку поезда и укатит на новую станцию чудес и абсурда. Финита.
 

В статье упомянуты:


спектакли: