Елена Павлова: «Когда говорят, что долгая счастливая жизнь не долгая и не счастливая – я где-то там внутри себя бунтую»
19 февраля 2025Иван Шевырёв специально для «Старого дома»
27 марта 2025 года в театре «Старый дом» состоится премьера спектакля «Долгая счастливая жизнь» по мотивам одноименного киносценария Геннадия Шпаликова. Режиссер спектакля – Елена Павлова, в 2018 году окончила РГИСИ, специальность «режиссура музыкального театра». Многократный номинант Национальной театральной премии «Золотая маска», основатель «Независимого театрального проекта». Елена Павлова – автор музыкальных и драматических спектаклей в Санкт-Петербурге, Москве, Екатеринбурге, Красноярске, Абакане, Новокузнецке и других городах. Мы попросили Ивана Шевырёва, студента театроведческого факультета РГИСИ, поговорить с режиссером, чтобы узнать первые подробности о будущем спектакле.
Иван Шевырёв. За последние два года в российских театрах вышли сразу несколько спектаклей по сценарию Геннадия Шпаликова «Долгая счастливая жизнь». Например, это спектакль Дмитрия Егорова в Театре на Литейном, спектакль Сергея Тонышева в Студии Театрального Искусства и спектакль Максима Соколова в Норильском Заполярном театре. Как вы думаете, почему? В чем причины этого интереса? Что побуждает режиссеров, в том числе вас, обратиться к этому тексту?
Елена Павлова. Мне кажется, сейчас сложно выделить какую-то одну причину, потому что это спектакли очень разных людей. Например, я видела спектакль Дмитрия Егорова в Петербурге: думаю, наши спектакли будут про абсолютно разные вещи. Сначала я заинтересовалась самим периодом оттепели. Потом я говорю себе: важно избежать ярлыков, не говорить о том, как хорошо или плохо мы жили в Советском Союзе. Почему-то, мне кажется, «Долгая счастливая жизнь» – это как раз тот текст, который менее всего про это. Наш спектакль не спекулирует на воспоминаниях. И на личности Шпаликова, к слову, у нас минимальный акцент. Хотя он, безусловно, – трагическая личность оттепели в целом. С него эта оттепель началась, им же она и закончилась.
И.Ш. Да, как минимум два режиссера, из тех, что сегодня обращаются к этому тексту, вводят в свои спектакли фигуру Шпаликова, его судьбу, его личное восприятие мира, времени. Получается, это не ваш путь.
Е.П. Да, мы в спектакле не обращаемся к биографии автора, у нас нет каких-то конкретных отсылок. Например, в спектакле Театра на Литейном переплетается история: там, на самом деле, компиляция – творчество соединяется с жизнью Шпаликова. Мы видим связь автобиографии с его произведениями. В нашем спектакле – какое-то более общее «поле». И в большей степени это «поле» для изучения творческих интересов Шпаликова, его эстетики, его взглядов как художника, нежели сугубо биографических фактов: на ком он женился, как он разводился. Это какие-то разные вещи. «Долгая счастливая жизнь» – фраза, которая нам досталась в наследство от 60-х. Она звучит и как установка, и как мечта. Она безумно конкретна, но также безумно не уловима. Персонажи нашего спектакля существуют в звуковом пространстве этой фразы, и все они стремятся к этой долгой счастливой жизни. На первый план выходит история Лены и Виктора. И через развитие их отношений мы наблюдаем за долгой и счастливой жизнью, которая либо прошла, либо не началась, либо проходит в данную минуту, когда мы сидим в зрительном зале.
И.Ш. Фильм «Долгая счастливая жизнь» в свое время испытал большие трудности – как до проката, так и после. Под трудностями я подразумеваю споры на худсоветах о бессмысленности кинокартины, о ее непривычной художественной форме; затем неоднозначная оценка зрителей. Не кажется ли вам, что этот фильм опередил время, или это просто особенность среды, в которой он вышел?
Е. П. Мне кажется, здесь и то, и другое. Конечно, есть ощущение, что Шпаликов немножко опередил свое время, потому что через пять лет, я думаю, все бы уже спокойней отнеслись к фильму, а уж, простите, в перестроечные годы это вообще было бы абсолютно привычное кино. В целом, мне кажется, всегда сложно воспринимать фильм с названием «Долгая счастливая жизнь», когда он совсем не о долгой и счастливой жизни. Фильм ставит зрителя в некое неловкое положение: мы видим название, и у нас возникают определенные ожидания, ощущения и свои личные ассоциации с ним, – и все это рушится. Конечно, понятно: мы все хотим жить долго и счастливо. И даже, когда мне говорят, что долгая счастливая жизнь, на самом деле, не долгая и не счастливая, я где-то там внутри себя бунтую.
И.Ш. Главные герои – Виктор и Лена – также вызвали неоднозначное впечатление у различных худсоветов, которые обсуждали сначала сценарий, а потом и сам фильм. Велись споры касательно их инфантилизма, мотивации поступков, поведения. Буквально звучали весьма грубые вопросы-оценки: сволочь ли Виктор и дура или нет Лена; он ее просто использует или здесь действительно есть место влюбленности и вообще – нет ли у Лены шизофрении. Как вы для себя трактуете эти образы, и какими нам их предстоит увидеть в вашем спектакле?
Е.П. Скажу так обтекаемо: они такие же, как и я. В них я узнаю себя. Наверное, в какой-то степени и я инфантильная, это нормально. Мы все равно говорим про людей тридцати-сорока лет, которые сегодня считаются «потерянным поколением» в нашей стране. Я думаю, они – Виктор и Лена – обычные провинциальные миллениалы. Вот так, наверное, я их и вижу.
И.Ш. К слову, в записях заседаний художественного совета отмечены слова драматурга Александра Володина, который говорил, что не такие уж они и инфантилы…
Е. П. Конечно. Советская власть, она, очевидно, говорила: вот, они – Виктор и Лена – там что-то не решают, они что-то не пропагандируют, они не ставят какие-то острые вопросы, не выглядят героями своего времени. Все это мажется большим словом «инфантилизм». Так как сейчас мы более расщепленные люди, я думаю, что для сегодняшнего поведения – это нормально. Сегодня, я, наверное, буду бояться людей, которые говорят, что знают, чего они хотят. Лично я.
И.Ш. Тот же Александр Володин на одном из худсоветов назвал картину импрессионистской, говорил о том, что в ней важнее воспитание чувств, а не воспитание мысли. Важнее эстетика, красота кадра.
Е. П. Это, в принципе, вся новая волна, весь неореализм и, соответственно, все оттепельное кино, которое было у нас.
И.Ш. И все же для вас, в спектакле, который вы ставите на сцене «Старого дома» – эта история прежде всего про чувства или про смысл? Содержание, идея, или чистая поэзия?
Е. П. Мне кажется, это невозможно разделить. В спектакле иногда нужно где-то застроить, а где-то почувствовать. Когда не работает первое – нужно подключать второе. Вообще, уникальность театра – в работе с артистом. По сути, твой материал – это каждый раз новый человек. И насколько это интересно, настолько же это и сложно. У тебя нет бумаги и карандаша, где ты можешь все заранее сформулировать. Тебе для этого нужен какой-то проводник. И как многое может поменяться, когда ты увидел актера! Для меня лично меняется абсолютно все. И именно сейчас этот контакт и происходит.
И.Ш. Еще один вопрос, связанный с фильмом. В свое время велась активная дискуссия вокруг вставных сцен из «Вишневого сада», спектакля МХАТ, зачем они, почему, нет ли в этом дискредитации театра, плюс какие-то неуместные танцы в антракте. Как вам кажется, зачем все-таки это нужно было Шпаликову, и как вы планируете решить эти сцены в своем спектакле? Как эти два произведения работают друг на друга?
Е. П. Во-первых, это некий такой культурный код для нас, как, допустим, салат оливье. Кроме того, конечно, в «Вишневом саде» есть определенные параллели с персонажами «Долгой счастливой жизни». Думаю, это будет понятно. Мне кажется, важный момент и сегодняшнего дня, и, на самом деле, оттепельного пространства: люди ходят в театр. Они знают, что туда нужно ходить. Это определенная установка, социально одобряемый шаблон, часть «долгой счастливой жизни». К тому же это праздник: ты погладил платье, для тебя это важный день, какие-то совсем иные приподнятые чувства. Эта установка дает определенную атмосферу праздника. То есть, не только сам спектакль, но и в целом функция театра. Мне кажется, она сохранилась в сегодняшних людях. Для многих – это еще и терапия: после спектакля тебе легче во что-то поверить. Тебе легче воспринять реальность, понять, что она может быть какой-то другой. Она может быть какой-то странной, непонятной, метафоричной. Мне кажется, это хорошо, когда мы на сцене театра говорим о том, что такое театр.
И.Ш. Понимаю, что сейчас процесс поиска, но тем не менее: у «Долгой счастливой жизни» было множество версий сценариев, вы пошли по какому-то конкретному или из разных версий создали новый текст?
Е. П. Сложный вопрос, потому что у нас действительно много чего дописано. Мне кажется, для любого спектакля ты что-то переделываешь, компилируешь, перестраиваешь. Ну, то есть, это нормально. Наверное, можно сказать, что да, – в основе нашего спектакля какое-то количество сценариев. Но смысл в другом. Мы попытались сделать нашу версию более понятной современному зрителю. Потому что в сценариях Шпаликова очень много отсылок, которые уже непонятны, они не работают. Например, сегодня мы не говорим слово «товарищи», никто из нас не имеет 8 классов образования. Самое главное, мы сами изменились.
И.Ш. А как вы думаете, насколько? Менталитет, языковые отличия и прочее. Каково работать с героями-шестидесятниками сегодня? С какими проблемами сталкиваетесь в процессе репетиций?
Е. П. Советские люди были и есть сейчас. Мы все еще стремимся к чему-то абстрактному, к какой-то некой долгой счастливой жизни. А вот «герой нашего времени» стал иным. Мы с вами говорим про кинофильм 1966 года, который нам транслировал определенные идеи. И мы с вами говорим про спектакль 2025 года. Сегодня странно думать про какие-то социалистические идеалы. Мне кажется, сегодняшнему обществу свойственна растерянность. А про менталитет мне тяжело говорить, я не жила в шестидесятые. Мне кажется, здесь не надо сравнивать. Надо брать историю как фундамент и дальше надстраивать собственное. В сравнении ты все равно проиграешь. «Долгая счастливая жизнь» имеет для меня собственный бэкграунд. Он во мне как-то по-другому работает, отзывается. Мне кажется, это нормально.
И.Ш. Мне удалось побывать на нескольких ваших репетициях. И очевидно, что в «Долгой счастливой жизни» музыке отводится одна из ведущих ролей. Можете ли вы более подробно рассказать о том, как будет организована музыкальная структура спектакля?
Е. П. Это не конкретная музыка, – наверное, больше звуковое пространство. Для нас важна ассоциативность – определенные музыкальные ассоциации к прошлому и настоящему. У всех нас есть музыкальный и культурный код, мы пытаемся его вскрыть. Все мы знаем, как, например, звучит музыка из кинофильма «Ирония судьбы…», так вот звуковое пространство нашего спектакля пока немного напоминает нам музыку Таривердиева, это звуковое пространство вызывает у нас определенные ассоциации, воспоминания. Хотелось бы поиграть с этим. Работа с композитором Екатериной Куличёвой в самой активной стадии.
И.Ш. Мы уже говорили, что словосочетание «долгая счастливая жизнь» для советского пространства выглядит как некая базовая установка. Это какой-то возвышенный принцип, который притягателен, но не до конца понятен и вряд ли достижим. Вот вы встретились, влюбились, поженились и всецело счастливы, строите коммунизм. Что такое эта долгая счастливая жизнь сегодня? Может ли она, вообще, существовать в каком-либо виде?
Е. П. Мне кажется, для нашей героини Лены – это как раз «поженились и живем долго и счастливо». Очень многие живут и ни о чем не задумываются. Например, у нас есть персонаж такой, – Водитель. Вот он как раз из таких: живет долго и счастливо и не задумывается о том, как он живет. Я ни в коем случае не принижаю эту историю – просто она нормальная, обычная, типовая. Долгая счастливая жизнь. Вышли замуж? – удачно. Родите детей.
И.Ш. Каким вам представляется идеальный зритель вашего спектакля?
Е. П. Выбегающим из зала.
В статье упомянуты:
Люди:
спектакли: