Премьера
В ближайшее время премьеры не запланированы!
НЕПРОЖИТАЯ ЖИЗНЬ
14 октября 2020Татьяна Тихоновец Петербургский театральный журнал
Этот рассказ Татьяны Толстой принадлежит (в моем личном списке) к серии «Необязательные люди». Ведь, кажется, каждый человек для чего-то рождается на свет божий. Но есть люди, про которых совершенно невозможно понять: в чем была задача Создателя, зачем, для чего? Ну, были бы это зверь, пичужка, насекомое — понятно, что заняли бы они свое место в пищевой цепочке и были бы съедены для продолжения чьей-то более важной жизни. Но человек? По большому счету, его и есть-то некому.
Замечательный наблюдатель Татьяна Толстая умеет выискать каких-то совершенно выпавших из «нормальной» жизни людей и рассказать о них. Причем, ее новеллы охватывают всю жизнь этих героев, а не отдельные эпизоды, как когда-то подметил Александр Генис. Все эти Сони, милые Шуры, дяди Паши, Марь Иванны, оказавшись вместе в чудесном калейдоскопе рассказов Толстой, образуют какой-то общий, невероятно причудливый, мгновенно меняющийся рисунок. Она вертит эту волшебную трубочку и так и сяк, и они поворачиваются к нам своими неуклюжими боками, и рассматривать их до жути интересно.
Петерс в этом калейдоскопе представляет собой одно какое-то стеклышко, сразу и не поймешь, какого цвета. И когда читаешь о его абсолютно никому не нужной жизни, то понимаешь: единственное оправдание этого персонажа в том, что он стал героем рассказа «Петерс». И это уже немало. Герои Толстой оправданы ею в рассказах. Их не очень счастливые, не очень удавшиеся судьбы стали важной частью общего мира. Неловко даже упоминать об этом, но это современная метаморфоза темы маленького человека.
Мне только непонятно было, с чего вдруг после «Социопата», «Идиота» — спектаклей важных, событийных, остро пронизанных проблемами современности, — Андрей Прикотенко решил поставить этот вроде бы необязательный текст? Выяснилось, что поначалу он собирался ставить комедию, а получилось… Нет-нет, вообще-то на спектакле смеются. Не то чтобы умирают с хохоту, но смех звучит не раз. А потом как-то незаметно умолкает. Не поймешь, в какой момент.
Рассказы Толстой редко ставят на сцене. Я вообще знаю только «Соню» Херманиса. Если помните, для того чтобы «попасть» в историю Сони, режиссер придумал ход: в комнату пробирались воры, начинали выгребать старые вещи, ворохи неотосланных писем и постепенно включались в уже закончившуюся жизнь нелепой и трогательной героини.
В рассказ о Петерсе тоже нужно было как-то «попасть». И, наверное, это какая-то особая загадка прозы Толстой: попробуй-ка из дискретного линейного времени проникни в ее замкнутые миры, где все начинается с детства и заканчивается смертью, где романтические мечты о будущей жизни сталкиваются с прозой настоящего и погибают.
Андрей Прикотенко тоже придумал ход, чтобы подключиться к жизни героя рассказа. Действие начинается с фотосессии у модного фотографа (Тимофей Мамлин): девицы позируют и так и сяк, а потом за ширмой обнаруживается бесформенный оплывший человек с круглыми щеками, в круглых очках, напоминающий огромную грушу. Это Петерс: сидя за ширмой, он терпеливо ждет несколько часов, чтобы заказать свой овальный портрет… на могилу. Обескураженный фотограф, заинтересовавшись необычным клиентом, делает пробные кадры. Пытаясь пробудить к жизни бессмысленное лицо, просит вспомнить что-нибудь хорошее. Ну, например, из детства. В этот момент Петерс нервно чихает, и с него сваливаются все одежды. На стуле сидит пожилой пупс с толстым животом, вялыми плоскостопыми ногами в спущенных колготках, в дурацком синем берете на затылке. Не сразу узнаешь в нем артиста Анатолия Григорьева, исполнителя Лопахина, Гамлета, князя Мышкина.
Он будет молчать весь спектакль. Два часа сорок пять минут. Произнесет лишь несколько нечленораздельных фраз, попытается спеть куплет детской песенки. Его будут таскать за собой, как тряпичного зайца, он будет ходить с бабушкой в гости к чужим детям, пытаться понравиться девочке с бородавками (Наталья Серкова), подавать пальто и сапожки Фаине (Альбина Лозовая), готовиться к Новому году в библиотеке. Он изо всех сил будет пытаться участвовать в жизни…
Но ничего и никогда у него не получится. Не получится свернуть язык трубочкой, чтобы понравиться девочке, не получится выучить немецкий, чтобы читать избраннице Шиллера и Гельдерлина, не получится подарить желтые цветы девушке Вале. Он никогда не сможет понять, почему: «Я хочу участвовать, а меня не берут».
И жизнь Петерса будет пересказывать за него модный фотограф, фиксируя все важные моменты его скудного существования. В результате и создастся фотоистория жизни Петерса. Фотограф, он же любимый Заяц, он же Черный Петер из бабушкиной игры, будет наблюдать за своим странным клиентом, постепенно становясь его «черным человеком», личным Мафусаилом, иронизируя, насмешничая, холодно разглядывая его в своем объективе, как какое-то удивительное насекомое. Тимофей Мамлин в этом образе ироничен, умен, холоден, как и положено инфернальному существу. Он прекрасно владеет звукописью, и слушать его — просто эстетическое удовольствие. Но не хватает в нем, на мой взгляд, хотя бы толики участия к нелепому герою. Хотя и сам режиссер на участии или сочувствии не настаивает.
И, наверное, ироничное высокомерие рассказчика, скорее всего, утомило бы к финалу, потому что некоторая монотонность в его рассказе присутствует (мне кажется, оттого, что его отношение к герою почти не меняется). Но! В течение всего сценического времени на сцене присутствует сам Петерс. И то, как существует безмолвный Анатолий Григорьев, переворачивает всю картину этого мира. От него невозможно оторвать взгляд. Толстый неповоротливый мальчик, страстно желающий дружить, с кем хочет; нелепый молодой человек, так хотевший любить; тусклый мужчина неопределенного возраста, уныло жующий вареную курицу, — все эти состояния и периоды жизни своего героя Григорьев передает невероятно скупыми, но очень выразительными средствами, которые у него остались (речь-то отобрали). А остались взгляды, повороты головы, особая тяжелая походка толстого человека с плоскими ступнями, абсолютно точные и парадоксальные оценки происходящего. Именно они и вызывают смех в зале.
Когда толстый Петерс неожиданно ловко взлетает на высоченное окно и пытается открыть его, чтобы свести счеты с жизнью, но повисает вниз головой на ручке, это очень смешно. И смех этот редкой природы: в жанре «черной комедии». А когда в злачном заведении он сидит с приклеенным к губе бокалом с трубочкой для коктейля и прелестная белая фея (Лариса Чернобаева) поднимается вверх по шесту, предназначенному для совсем иных целей, — он вдруг взлетает за ней вместе с приклеенным к губе бокалом и кружится всем своим огромным телом, как на картине Шагала. Каким-то непостижимым для меня образом артист оправдывает жизнь своего героя. И в этом очень помогает сценография, созданная Ольгой Шаишмелашвили. То вокруг Петерса возникают какие-то эзотерические рисунки; то в его снах на сцену вываливаются телесные ужасающие формы, напоминающие человеческие внутренности, которые душат его; то вытянутые колготки Петерса множатся, растягиваются, как в кошмарном сне, и становятся или метафорой унижения, или знаком недостижимой сексуальности. Художник спектакля выстроила вокруг героя целый мир, полный деталей, намеков, метафор, которые вдруг появляются и исчезают, пугая, смеша, отталкивая.
А еще его окружают недоступные женщины, которых играют четыре актрисы: Лариса Чернобаева, Софья Васильева, Альбина Лозовая и Наталья Серкова. Они превращаются то в бабушку, похожую на оживший манекен или ростовую куклу, то в смешных библиотекарш в хлопчатобумажных чулках и сверкающих люрексом платьях, то в Фаину, то в Валю, то в тупых девиц с пирожками во рту, а то в белых пэри в злачном заведении. И никто из них не хочет принадлежать ему. Никто даже не замечает его, кроме бабушки и зловещей старушки Елизаветы Францевны.
Женщины в спектакле бесконечно переодеваются, перевоплощаются, мгновенно меняют маски. Но не все сцены точны, не все маски додуманы, и это досадно, потому что такой прием требует абсолютной точности, мгновенной узнаваемости. Есть среди всех этих фигур одна, созданная идеально. Женщина неопределенных лет, с мучительно тревожным лицом, решительной походкой, в бесформенной бордовой шляпе. Она появляется несколько раз, тоскливо смотрит на Петерса и молча проходит мимо. Узнается эта героиня сразу. Потому что создан точный портрет. Ее играет главная красавица театра Лариса Чернобаева.
Мир Петерса наполнен избыточной телесностью, которая душит его, не дает быть свободным, таким, каков он внутри себя. В самом начале на сцене появляется маленький белый шарик, внутри которого крошечный человечек в желтом пальтеце. Его с восторгом разглядывает маленький Петерс. Потом он, уже взрослый, тоскливо всматривается в прозрачный гелевый шар, пытаясь разглядеть в нем себя настоящего. И в самом финале старый Петерс, жующий отвратительно пахнущую вареную курицу, вдруг освобождается от своего вялого уставшего тела. Одним движением он выпрастывается из него, как из скафандра, бросает в него свой овальный могильный портрет и уходит — стройный, поджарый, молодой. Жаль, что эта сцена слишком коротка. Ведь она так важна! Потому что в ней происходит расставание героя со своей земной оболочкой, неудачной не по его вине, опостылевшей, как мертвая курица, одиноко притулившаяся на скамье. Из-за кулис он выходит внутри оболочки прозрачного шара, которую деловито заталкивает в люк. И шар надувается. Становится волшебным, огромным, а внутри него — Петерс в желтом пальтеце приветливо машет рукой.
В рассказах Толстой детство играет важную роль. Иногда счастливую, иногда трагическую. У нее весь мир вышел из детской комнаты, где вещи больше детей. Они живут своей жизнью, разговаривают, сопровождают человека всегда. У Петерса это маленький белый шарик с желтым человечком внутри и потертый заяц, которого разбирают на части. В финале Петерса, наконец, взяли в игру. И в своем волшебном шаре он полетит туда, куда сбежали его мама со своим негодяем и папа с нехорошими женщинами. И все они будут там счастливы.
Фото:Виктор Дмитриев
В статье упомянуты:
Люди:
- Андрей Прикотенко
- Григорьев Анатолий
- Мамлин Тимофей
- Чернобаева Лариса
- Лозовая Альбина
- Васильева Софья
- Ольга Шаишмелашвили
спектакли: